Я откинулся на спинку стула. Правая рука отяжелела от застоявшейся крови. Я чувствовал, как этой тяжестью наливается все вокруг, как будто снег шел здесь, в кабинете, здесь, у меня в мозгу.

Джек Уайтхед сказал:

— Он же сам сознался. Чего ты еще хочешь?

— Правды, мать ее.

Джек засмеялся, громко, от души, низким грудным смехом. Я чувствовал, что мы довели Хаддена до предела.

— А как они его задержали? — тихо спросил я.

— Ехал с неисправными габаритами.

— Шутишь?

Джек перестал смеяться.

— Не остановился по требованию полицейских. Те — за ним. Его задержали, и он вдруг ни с того ни с сего во всем сознался.

— А что у него за машина?

— Грузовой фургон, — сказал Джек, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Какого цвета?

— Белого, — улыбнулся Джек, предлагая мне сигарету. Я взял ее, думая о миссис Ридьярд с ее плакатами и аккуратной гостиной с испорченным видом.

— Сколько ему лет?

Джек закурил.

— Двадцать два.

— Двадцать два? Значит, в шестьдесят девятом ему было лет шестнадцать-семнадцать.

— Ну и что?

— Кончай, Джек.