— Да ничего, я к ней завтра зайду.

— Ага. Я ей передам.

— Дорогуша, а у тебя все нормально?

— Да, отлично.

— Ну ладно, тогда пока.

— Спокойной ночи, — ответил я, мелко и часто дыша, и закрыл дверь. Шотландка Клер сказала что-то, но я не расслышал. Затем шаги ее стали удаляться по улице.

Я сел обратно на диван и уставился на школьную фотографию Жанетт на телевизоре. Рядом с ней стояли две открытки: одна с избушкой в заснеженном лесу, другая просто белая.

Я вынул из кармана простое белое приглашение Джонни Келли на вечеринку Дональда Фостера и подошел к телевизору.

Я выключил Макса Уолла[28] и гонки и вышел в тихую ночь.

Щелк.

Обратно к большим домам.

Вуд-лейн, Сандал, Уэйкфилд.

Переулок был заставлен машинами. Я осторожно пробирался между «ягуарами» и «роверами», «мерсами» и БМВ.

Тринити-Вью — в свете прожекторов и в праздничных украшениях.

Огромная елка стояла на газоне перед домом, увешанная белыми огнями и мишурой.

Я пошел по подъездной дорожке в направлении вечеринки, ориентируясь на вопли перекрикивавших друг друга Джонни Матиса и Рода Стюарта.

На этот раз входная дверь была открыта. Я постоял на пороге некоторое время, наблюдая за женщинами в длинных платьях, носивших бумажные тарелки с едой из одной комнаты в другую, создававших на лестнице очередь в туалет. Мужчины в бархатных пиджаках стояли, держа в руках стаканы с виски и пухлые сигары.

Сквозь дверной проем мне было видно, как миссис Патриция Фостер (минус ортопедический воротник) наполняла бокалы для группы крупных краснолицых мужиков.

Я вошел в комнату и сказал: