Минуло три недели. Потом, ясным и ветреным утром понедельника, моя мать решила наведаться в собор Се в последний раз. Если мистера Горста и сегодня там не будет, значит, не судьба.

Встав у самой двери, она пристально оглядывала входящих, выходящих и молящихся людей, потом обратила внимание на группу англичан в центральном нефе, поодаль от нее.

Она сразу узнала моего отца: он что-то говорил одному из джентльменов, держа шляпу и трость в одной руке, а другой указывая на темный деревянный потолок с завитковым орнаментом из слоновой кости.

Моя мать наблюдала за ним несколько минут, потом он обменялся рукопожатием со своим собеседником, отвесил общий поклон всем остальным и медленно двинулся по нефу к выходу.

Я стояла, словно прикованная к месту, с бешено стучащим сердцем, пока он приближался ко мне. В приотворенную дверь за моей спиной лился золотой солнечный свет и ложился широкой полосой на каменный пол. И вот мистер Горст вступил в нее — с опущенными долу глазами, погруженный в такое же глубокое раздумье, в каком пребывал в день нашей случайной встречи в Маунте. Потом он вдруг поднял взор и наконец увидел меня. Мистер Горст не сделал попытки поприветствовать меня, но я не расстроилась, ибо чудесной своей красноречивой улыбкой и просиявшими глазами он снова со всей ясностью дал мне понять, что я единственный на всем Божьем свете человек, кого он хотел увидеть. Я говорю это вовсе не из желания польстить себе или обмануть себя. Просто в тот момент я поняла без тени сомнения, что так оно и есть; а еще окончательно и бесповоротно поняла, что я люблю Эдвина Горста, невзирая на любые последствия и какую бы цену ни пришлось мне заплатить за свое чувство.

Я стояла, словно прикованная к месту, с бешено стучащим сердцем, пока он приближался ко мне.

В приотворенную дверь за моей спиной лился золотой солнечный свет и ложился широкой полосой на каменный пол. И вот мистер Горст вступил в нее — с опущенными долу глазами, погруженный в такое же глубокое раздумье, в каком пребывал в день нашей случайной встречи в Маунте. Потом он вдруг поднял взор и наконец увидел меня.

Мистер Горст не сделал попытки поприветствовать меня, но я не расстроилась, ибо чудесной своей красноречивой улыбкой и просиявшими глазами он снова со всей ясностью дал мне понять, что я единственный на всем Божьем свете человек, кого он хотел увидеть.

Я говорю это вовсе не из желания польстить себе или обмануть себя. Просто в тот момент я поняла без тени сомнения, что так оно и есть; а еще окончательно и бесповоротно поняла, что я люблю Эдвина Горста, невзирая на любые последствия и какую бы цену ни пришлось мне заплатить за свое чувство.