— Нет, Соня. Я видел тебя убитой в прихожей, тебя каждый опознал, а потом мы тебя похоронили.

— Ты видел меня…

— Да, да! Видел, знал, как дважды два четыре… только душа моя тебя не признала. Подсознательно я ощущал странное отчуждение. раздвоение, не мог сосредоточиться на прощании с тобой.

— Сонечка, — заговорил психиатр, — лицо убитой опознать было невозможно: размозжено, раздроблено ударами топора — не меньше восьми — десяти ударов. Но твои рыжие волосы, намокшие в крови, белая кожа, твое платье, в котором тебя только что видели в окне… Пойми, мы все были в шоке. Могу сказать только, что я боялся вспоминать, меня что-то раздражало, пугало в тебе, то есть не в тебе…

— И меня, — пробормотала Алена. — А я ведь покойников не боюсь.

— А ты. Морг? — спросил Егор.

— Я плакал.

— Как странно. Ты плакал над своей дочерью.

В наступившей тишине тихий ангел пролетел… нет, чертик прошмыгнул с топориком.

— Если б там была Серафима Ивановна! С вашей необыкновенной наблюдательностью… Произошла подмена.

— Это она подстроила, — сказал Морг таинственно.

— Кто?

— Ада. Ведьма. Вспомните, что она нам нагадала накануне.

— Все точно, — зашептала Алена, — и казенный дом, и нечаянный интерес, и даму пик, пустоту, слезы, любовь… себе — удар! А Соне — пиковую девятку, больную постель… Рома не врет, он не виноват, тут силы потусторонние и ангел смеется…

— И чужая фотография на могиле, — начал клоун и умолк.

В тяжелой паузе Егор спросил:

— Соня, ты была на кладбище двадцать шестого мая?

— Да. Поехала маму навестить и посмотреть на свою могилу.

— Сонечка, ты с нами, — опять заговорил психиатр ласково и властно. — Все будет хорошо.

— Я хотела сорвать фотографию и вдруг увидела тебя за поворотом аллеи, — она взглянула на Егора, — ты шел, опустив голову. И решила подать тебе более существенный знак.