Серебристые шлепанцы прошелестели по ковру. С роз цвета слоновой кости от движения воздуха на стол упало несколько лепестков, они хрупкими лодочками лежали на лакированном дереве. Гобелен на балконе теперь был поднят, так что открылся доступ к небольшому бункеру в стене. Его дверца была распахнута, и внутри горела лампа, освещавшая полки, заставленные жестяными коробками и стопками папок.

— Элзи, любовь моя, — произнес Барди, — тебе нельзя быть здесь.

Он бросил бумаги на кресло.

Элзи прошла мимо него к подножью лестницы на балкон, повернулась, осмотрела комнату, а потом взглянула на мужа.

— Зачем ты опять привез меня сюда? — спросила она надменно, укоризненно, но как-то механически отрешенно, словно пребывала в непреодолимом забытьи.

— Голубушка… — начал было Барди.

— Не называй меня так. — Она не повысила голос, он прозвучал бесстрастно, в нем чувствовался только холод, сковавший все ее существо.

Тогда Барди нахмурился и резко приказал:

— Хватит глупостей. Возвращайся к себе. — Он шагнул к Элзи, но она предостерегающе подняла руку, и просторный рукав халата, съехав, открыл руку до самого плеча. И эта обнаженная, вытянутая ладонью вперед рука остановила Скорпиона.

— Зачем ты вернул меня сюда? — вновь спросила Элзи. — Я думала, все это сон, наваждение. Увы, это явь, и ничего не изменилось. Ты вновь роешься в этих бумагах. В этой, — она указала на открытую дверь бункера, — мерзости и скверне. Да, здесь все по-прежнему. Я думала, мне это лишь приснилось, но здесь все по-старому, — ее голос сорвался, она всхлипнула без слез, а потом снова в упор посмотрела на мужа.

— Элзи, — сказал он, — ты нездорова. Сама не знаешь, что говоришь. Давай я отведу тебя в твою комнату.

Она решительно замотала головой.

— Ты всю жизнь прожил в грязи. И меня ею запятнал. Так разве можно забыть или простить это? А как смыть эту грязь? Есть лишь один способ.

— Голубушка, не надо больше! — с досадой воскликнул Барди. Он быстро пошел ей навстречу.

Но в этот момент из темноты выступил Джордж, держа Барди на прицеле, коротко приказал:

— Не подходить к ней!

Барди резко обернулся. От неожиданности у него даже отвисла челюсть. Потом — видимо, потому, что и он не мог не поддаться колдовству этой ночи (однако он еще пытался изо всех сил противиться ему, надеясь воспользоваться ее чарами для собственной выгоды, как всегда привык пользоваться людьми, вещами, событиями), — поднес руку ко лбу, его лицо внезапно исказила страсть, и он повернулся обратно к Элзи, не обращая больше внимания на Джорджа.

Константайн громко, повелительно крикнул: