Сейчас же все это было уже в прошлом. Давно минуло то время, когда Везерби в последний раз отправлялся в путешествие, но если бы сейчас в клуб зашел хоть кто-нибудь из старых его членов, разговор неизбежно переключился бы на воспоминания о былом. А с другой стороны, горьковатым получилось бы это удовольствие — перебирать в памяти события, которым никогда больше не суждено было повториться.

Джон окинул взглядом столовую: ни одного знакомого лица. Впрочем, по нынешним временам это стало вполне обычным делом. Из всех друзей и приятелей, когда-то разделявших с ним радости и опасности увлекательных путешествий, один лишь Байрон отказался подчиниться гнету прожитых лет, только Байрон, этот убежденный проповедник собственной теории жизни и смерти, мог поведать какую-то новую историю. Но Байрон давно уже не бывал в Лондоне: он оставался в привычной атмосфере приключений и ему не было нужды перебирать в памяти картинки прошлого. Везерби всегда восхищался Байроном. В его отношении к Байрону не было и тени зависти: он просто преклонялся перед этим человеком, во многом, правда, не одобряя его стиля жизни. Минуло почти десять лет после их последней встречи; но Джон прекрасно помнил тот вечер.

Они сидели в баре и смаковали бренди. Байрон недавно вернулся из Африки, а Везерби едва ли не накануне принял решение отойти от «большой охоты». Некоторое время они вспоминали былые дни, когда вместе отправлялись в сбою последнюю экспедицию в северо-западную Канаду, и Джон обмолвился, что собрался на покой. Байрон тогда огорчился, даже рассердился. Да и сам Везерби особой радости не испытывал. Это было окончательное решение: он был уже не молод, глаза утратили былую остроту и мышцы — прежнюю силу. Все свои молодые годы Везерби, в сущности, посвятил охоте, но время шло, и он уже не решался пускаться в опасные авантюры, тем более, что в подобных случаях его присутствие могло бы не столько сослужить приятелям добрую службу, сколько стало бы для них досадной обузой.

Что же до Байрона, то для него охота всегда была чем-то большим, нежели просто удовольствие или обычная страсть — в охоте таилась сама философия его жизни. Да, Байрон тогда сильно разволновался, пытался убедить друга, что тот совершает роковую ошибку, намереваясь погрузиться в тихую и спокойную лондонскую жизнь. Его голос звучал проникновенно, глубоко, а, разгорячившись и возбужденно жестикулируя, он несколько раз повысил тон.

Неподалеку от них стояло несколько новых членов клуба. Молодежь с интересом присматривалась к выразительным жестам Байрона, вслушивалась в его громкую речь, но явно считала и Байрона и сдмого Везерби чудаками. Один из них — молодой человек с надменным выражением лица — приблизился к ним. По виду это был вожак одной из недавно народившихся групп либеральной аристократии. Подмигнув приятелям, он остановился рядом с Байроном, причем настолько близко, что тот, даже увлеченный своим жарким монологом, не мог его не заметить.