— Но между ними и местными жителями сложились вполне дружеские отношения, — сказала Франка.

— «Дружеские отношения» — это, пожалуй, слишком сильно сказано. Но были любовные связи между немецкими солдатами и английскими девушками, а с лета сорок четвертого немцы и англичане совместно терпели нужду и лишения. Настоящей ненависти к оккупантам на острове не испытывал практически никто.

— Тогда Эриху было нечего бояться, — заметила Франка, — ведь здесь у немцев дела обстояли не так, как, например, в Чехословакии. Там можно было ожидать восстания, кровавой мести, и все это действительно произошло. Но здесь…

— Думаю, что Эрих просто не смог смириться с мыслью о поражении. Он был потрясен. Идея, в которую он верил, идея, которой он был предан, оказалась несостоятельной. Это был стыд, позор, понимаете? Он хотел избежать позора, но выход видел только в смерти. — Беатрис посмотрела вдаль, словно что-то ища взглядом на горизонте, но Франка понимала, что мысленно ее собеседница находится сейчас там, в майских днях сорок пятого года, и заново переживает тогдашние события.

— Спасти его мы не могли. Найти врача было невозможно. Уайетт ездил по острову, его жена не имела ни малейшего представления о том, где он находится. Потом выяснилось, что большинство врачей в тот момент находились в лагере военнопленных. Немцы были в панике от плохого состояния заключенных и в последнюю секунду попытались с помощью врачей как-то исправить положение. Но помочь пленным никто не мог. К тому же у врачей не было ни медикаментов, ни перевязочных материалов. Ну и, — она посмотрела на Франку, вернувшись в реальность, — нам не удалось найти никого, кто мог бы ему помочь. Он умирал, а мы вынуждены были на это смотреть. Может быть, это и к лучшему. Во всяком случае, это было как раз то, чего он сам хотел.

Франка внимательно посмотрела на Беатрис.

— Вам было его жалко, Беатрис?

Беатрис достала из кармана джинсов измятую сигарету и зажигалку, стала прикуривать. Ветер задувал маленькое пламя, и Беатрис смогла прикурить только с пятой попытки.

— Было ли мне жаль Эриха? Сначала я подумала: он умер, и это хорошо. Я нисколько не была к нему привязана. Он был нацистом, врагом. Он преследовал Жюльена, он разрушил нашу любовь. Нет, мне не было его жалко. Ни тогда, ни теперь, — она отбросила волосы со лба. — Но постепенно мне стало ясно, что и я проиграла в этой игре со смертью. Пожалуй, я потеряла даже больше, чем Эрих.

— Почему?

— Потому что он оставил мне Хелин, — коротко ответила Беатрис. В глазах ее явственно читалось отвращение, граничившее, как показалось Франке, с ненавистью. — Он оставил мне Хелин, и бывали моменты, когда мне становилось жалко только себя.