— Кровь. Она текла по стенам, текла по ступеням. Густая кровь, густая, но яркая. Она текла медленно — ярко-алая кровь по желтым стенам.

— И больше ты ничего не видела?

Она посмотрела на фотографию Торстена Бильмана с докерами, сгибающимися под тяжестью огромных мешков.

— Я видела ее волосы. Темные волосы. Она лежала на площадке, шевеля головой. Юлия Линдхольм шла первой, потом Нина Хофман, потом я. Я была последней, Юлия первой, но командовала Нина. Она первой достала пистолет.

Она посмотрела ему в глаза.

Филипп Андерссон не отвел взгляд.

— Она что-нибудь говорила?

— Она крикнула: «Полиция! Вы находитесь под прицелом! Юлия, стань к двери. Анника, уходи отсюда». Вот что она крикнула. Я повернулась и убежала.

Филипп покачал головой:

— Я говорю не про Нину, а про Ольгу.

— Про кого?

— Про темноволосую женщину.

«Он имеет в виду жертву».

Анника, не удержавшись, снова трудно сглотнула.

— Не знаю, — сказала она. — Не думаю, что она могла говорить. Она умерла до приезда скорой помощи.

Тишина в комнате изменилась. Она перестала быть неопределенной, стала тяжелой и удушливой.

— Что тебе известно об Альготе Генрихе Хеймере? — спросила она, и Филипп Андерссон насторожился. У него едва заметно дернулся уголок рта, но это движение не ускользнуло от внимания Анники.

— О ком?

— Он мертв, но едва ли в этом есть твоя вина. Откуда он знал Давида?

Анника знала ответ, по крайней мере отчасти. Они оба участвовали в парашютном бизнесе.