– Давай перекусим. Чай с булочкой. Господи, как я хочу круассан с козьим сыром. – Юлия стянула волосы и скрепила заколкой. Одежда пропиталась больничным духом; даже кожа, казалось, пахнет больницей. «Прилипчивый запах», – подумала она.

– А можно оставить папу одного? – спросила Йеннифер.

– В палате сейчас уборка, перестилают кровать. Что нам под ногами путаться… Кстати, который час? Время обеда, наверное.

– Можем перекусить в буфете, – Йеннифер махнула в сторону вестибюля.

– Ну нет, не могу я здесь больше. Надо передохнуть от всех этих шприцев и капельниц.

Они спустились к улице Рингвеген, нашли маленькое кафе. Хозяин оптимистично выставил столики на тротуар. Дождь усиливался, хлестал по лицу; по водостоку мчался настоящий поток.

Внутри было пусто. Сели за столик у окна, заказали чай и круассаны. Юлия достала из кармана книгу. Томик не успел намокнуть. Юлия читала ее отцу. Последние стихи Горация, ее любимые. После того как она начала изучать литературу, в ней вдруг проснулись не ведомые прежде способности концентрироваться. И теперь она могла отключаться от действительности. И читала отцу, даже когда он спал. Где же прелесть, увы, где же румянец твой. Где движений краса? Облик где той-то, той, что любовью дышала, сердце тайно в полон брала?[34]

Титус открывал глаза:

– Да, почитай мне. Погромче.

Она захлопывала книгу:

– Ты устанешь.

– Да?

– Как ты себя чувствуешь? Я рада, что ты проснулся.

Отец не отвечал. Перебирал пальцами полосатую простыню, пальцы не слушались.

– Хочешь чего-нибудь? Отвар из шиповника?

Наклонилась над ним, он ухватил дочь. Будто стальными клещами.

– Юлия…

– Да…

– Скажи мне честно. Вы что-нибудь знаете?

– О чем?