«Мама! — вспомнил Миша. — Мама! Боже мой, она там с ума сходит! Нужно срочно позвонить! Но ведь телефон…»

— Леночка, — взмолился он, — у вас есть телефон? Мне очень нужно позвонить!

— Есть, конечно. Вот, пожалуйста, — она протянула ему телефон-раскладушку.

Миша набрал номер.

— Да, — услышал он мамин встревоженный голос, — слушаю!

— Мама, это я!

— Миша! Господи, я уже места не нахожу! Где ты? С тобой все в порядке?

— Все в порядке, мама. Я по работе задержался, у меня срочные дела, ночевать сегодня не приду, позвоню утром. Хорошо?

— Хорошо, сынок! Ты себя хорошо чувствуешь?

— Да, мамулечка, все нормально. Пока!

— Пока, милый.

Миша вернул телефон девушке, откинулся на подушку.

— Спасибо вам, Леночка, вы просто спасли меня.

— Я? Нет, это не я вас спасла. Вас спас Марк Петрович.

— Марк Петрович? — переспросил Миша, думая о том, что до девяти ноль-ноль второго декабря осталось шесть часов.

— Вам повезло, что сегодня его дежурство, — сказал Леночка. — Если бы сегодня Марья Степановна была, или Геворкян, вы, наверное, до сих пор бы сидели, привязанным к стулу.

— Неужели? — вяло поинтересовался Миша. — Значит, я обязан Марку Петровичу?

— Только ему. Он у нас этот… как его? Фили… фила…

— Филантроп?

— Точно, филантроп. Он на все выезды без разговоров отправляется, и меня с собой тащит. Говорит, мы на посту и должны исполнять свой долг. Любого бомжа, последнего забулдыгу спасет и вылечит. Как только позвонили с городской, сразу же и помчались в этот лагерь заброшенный. Толик, наш шофер, умолял его дать ему доесть, он как раз ужинал, так Марк Петрович отругал его. Пока, говорит, ты здесь жрешь, человек умереть может! А потом, когда мы в этот лагерь добирались, всю дорогу занесло, мы три раза в снегу вставали. Толик опять: поехали, мол, назад, полиция разберется. Так Марк Петрович нет, пока ваша полиция, говорит, доедет, человек на морозе богу душу отдаст.