– Он знал, что это риск, – говорит Робби. – Что-то похожее должно было рано или поздно случиться. Порой бывает, что не везет.

Я чувствую, как тонка грань, отделяющая его от паники, его стойкость и выдержка висят на волоске.

– Как он справился? – спрашивает Робби после паузы.

– Отлично, – отвечаю я. – Он хороший парень. Не беспокойся, мы его не бросим.

Я знаю, сколько бы это ни стоило, что бы ни пришлось сделать, я вытащу Шона. Если же моих усилий будет мало…

Тогда Крейги.

Первая встреча с Грейвсом, получение копий записей, неприятный разговор по телефону, его смерть… Сколько всего было от него скрыто. На том конце провода повисает ощутимое и полное тоски молчание. Когда я заговариваю об алиби, Робби произносит:

– Я тоже этим займусь.

Конечно, сначала дело, взаимные обвинения оставим на потом.

Повесив трубку, я чувствую себя уставшей.

Грейвс фальсифицировал документы, сообщающие о суицидальном синдроме Кэтрин Галлахер. Грейвс кому-то звонил. Грейвс мертв.

Все это необходимо обдумать и выстроить логическую цепочку. Необходимо сопоставить все факты и сделать это немедленно. Но лицо мертвого мужчины врезается в память: остекленевшие глаза, кровь, выражение робкого сопротивления на лице.

Мне следует отодвинуть эти воспоминания на большее расстояние.

Спать. Надо спать.

Скинув одежду, я забираюсь под одеяло, и меня вновь охватывает озноб.

Завтра все будет по-другому. Завтра наступит ясность. Завтра я пойму, как поступить.

Сон наваливается, окутывая темнотой, и где-то рядом сидит Грейвс, смотрит на меня, делая пометки в своем ежедневнике.

Я просыпаюсь от телефонного звонка. От невероятной сухости во рту с трудом удается сглотнуть. Аппарат лежит рядом на подушке, но я не помню, чтобы клала его туда. Часы на тумбочке сообщают, что сейчас пятый час утра.