– Госпожа Каселли… если что-то и всплывет, я узнаю об этом последним. Я всего лишь пингвин-патрульный.

Коломба поняла, что он прав.

– Если что услышишь, пожалуйста, дай мне знать.

– Конечно. Ну ладно, я пойду. Вам нужен отдых.

– Спасибо.

Однако Коломбе было не до сна. Стоило закрыть глаза, как она вновь видела разрастающуюся огненную вспышку в квартире Ровере и слышала треск пламени, охватившего парижский ресторан. Она внезапно переносилась на десять месяцев назад, и в голове ее кружились шепчущие тени. Раза три она забывалась сном и снова просыпалась, а потом наконец сдалась и убедила врача больше не давать ей транквилизаторы. В капельнице, поставленной ей перед ужином, были только антибиотики и анальгетики, снимавшие головную боль. Достаточно, чтобы можно было размышлять. Как она ни подавляла мысли о гибели Ровере, горе всплывало на поверхность сознания. Коломба все еще не могла поверить, что навсегда его потеряла. Ей вспоминались первые дни в Палермо. Ровере был тогда одним из немногих функционеров, лично участвовавших в операциях вместе с рядовыми полицейскими. Будучи заместителем комиссара, она просила о переводе в уголовный розыск, но, когда Ровере перевели в отдел по борьбе с наркотиками, он забрал ее с собой. Он посчитал, что женщина лучше справится с работой под прикрытием. И оказался прав. На протяжении двух лет Коломба изображала то клиентку барыг, то наркоманку, то наркоторговку, и никто ни разу не заподозрил, что она из полиции. Когда ее лицо слишком примелькалось, ее перевели в отдел по борьбе с уличной преступностью – она стала первой женщиной, регулярно работавшей с Соколами. Однако Ровере и на расстоянии продолжал следить за ее карьерой и не однажды вставал на ее защиту, когда функционеры-женоненавистники пытались принизить ее заслуги.

Отец Коломбы умер от инфаркта, когда она была еще совсем девчонкой. Ее всегда тянуло к сильным мужчинам, которые в какой-то степени заменяли ей отца. И хотя она часто разочаровывалась, например, в очередном бойфренде, оказавшемся неспособным поддержать Коломбу во время внезапных поворотов карьеры, Ровере не подводил ее ни разу. Он всегда был готов подставить ей плечо. Пусть и на некоторой дистанции – их отношения не подразумевали проявлений нежности или общения вне работы, за исключением нескольких ужинов, когда Елена еще хорошо себя чувствовала, – но он постоянно был рядом. А потом предал ее. Или все началось с нее самой?

С особой ясностью мысли, вызванной подскочившей температурой, Коломба спрашивала себя, не она ли первой отдалилась от Ровере, когда приняла решение выйти в отставку, так и не рассказав ему правду о своем состоянии. О страхах, о приступах паники. Но разве это оправдывает Ровере, который использовал ее как пешку в игре против Отца?