Обдумывая, не стоит ли слезть и бросить камешек в ее окно, он заметил, что в палате кто-то движется. Силуэт незнакомца едва угадывался на границе отбрасываемой уличным фонарем полосы света, но Данте сразу понял, что тот задумал недоброе. На мужчине был больничный халат, но держался он совсем не так, как врачи и санитары. Тем, кто привык иметь дело с чужими страданиями, обычно свойственны скупые, почти резкие движения. Кем бы ни был этот тип, он нервничал, словно знал, что не имеет права находиться в палате.

Мужчина шагнул к постели – теперь Данте видел его руки. Он сжимал у горла ворот халата. Универсальный жест тревоги и самозащиты. Незнакомец двигался крадучись, как будто готовился приступить к выполнению сложной и опасной задачи. Нельзя просто ждать у моря погоды. Надо поднять тревогу, разбудить Коломбу, а если потребуется, поднять на ноги всю больницу! Но не успел Данте на что-то решиться, как из темноты среди деревьев донесся шепот, обжегший его, подобно кнуту. Данте немедленно затрясло. Этот шепот будил в нем самые страшные, самые непреодолимые кошмары, рвущие нутро и леденящие кровь.

Он вцепился в ветку, словно какая-то сила арканом тянула его к земле.

«Не смотри, – приказал он себе. – Не смотри вниз».

Но шепот впивался в кровь, подавляя волю. Данте медленно опустил глаза к пролегшей между двумя фонарями полосе тьмы, откуда доносился голос. К стене больницы прислонился человек. Руки его были расслабленно опущены. В темноте мерцали почти белые, словно пустые, глазницы. Эти глаза Данте видел всего однажды, но так и не смог забыть.

Мужчина велел ему спуститься. Сказал, что он глупая Скотина и должен понести наказание.

Это был Отец.

6

В палате Коломбы мужчина в халате сделал еще шаг к койке, проклиная себя за то, что собирается сотворить. Не то чтобы его мучила совесть, просто он думал, что дни крови и риска для него давно остались позади. Но Немцу не отказывал никто – особенно когда тот глядел на тебя оценивающе, будто собираясь перерезать тебе глотку. Он совершил огромную ошибку. Надо было отключить телефон сразу же, как из трубки донесся незабываемый голос из далекого прошлого.

Но откуда ему было знать, что Немец до сих пор не покончил с их старыми делишками? По правде говоря, он не сомневался, что тот давно сыграл в ящик. Однако вопреки седине и морщинистой шее, это был все тот же опасный сукин сын. Самый опасный из всех.

Немец… Человек в халате раз за разом мысленно повторял это слово, пытаясь еще немного потянуть время. Настоящего имени Немца он никогда не знал. «Никаких имен. Никаких записок. Никакой болтовни». Эти правила Немец установил еще в их золотые денечки, хотя к самому нему они не применялись. Уж он-то всегда знал все и обо всех.