— Он женат?

— Да. Четверо детей-школьников. Семье действительно тяжело… Я не хотел бы сплетничать, но сдается, это не самый удачный брак.

— Нелегко быть женой художника? — осведомился полковник.

— Конечно. Особенно такого, как Земак. Сбрендившего фанатика, равнодушного к «материальным благам». А ведь детей надо одеть и накормить! Пани Земак прямо-таки надрывается, чтобы свести концы с концами, а муж почти не помогает. К тому же — не знаю, правда ли это, — жена его попрекает, что натурщицы для него… гм… не всегда только натурщицы.

— Старая история, — улыбнулся полковник. — В этом отношении спокойна была только жена Лясоцкого, который рисовал одних коров.

— Вы заметили, куда шла пани Медяновская? — вмешался подпоручик.

— Нет. Не заметил. Кажется, спустилась на второй этаж, и я слышал, как постучала в чью-то дверь.

— Вошла в комнату?

— Я слышал, как дверь заскрипела.

— Что дальше?

— Дальше ничего. Я сидел в комнате, пока не раздался голос Жареного, что телевизор в порядке. Помню, я что-то крикнул в ответ, кажется «Браво!», и сразу спустился на первый этаж.

— Вы заметили, что Ежи Крабе выходил из салона и поднимался наверх?

— Не припоминаю. В салоне было довольно темно, горела лишь небольшая лампочка за телевизором. Все располагались поудобнее. Может, пан Крабе и выходил, но только на минутку. Я ведь сразу заметил, что нет Доброзлоцкого! И длительное отсутствие литератора от меня бы не ускользнуло.

— Вы слышали, как чинили телевизор?

— Хотел даже спуститься вниз и попросить инженера, чтобы он утихомирил эту ревущую скотину. Треклятый ящик так пронзительно выл и пищал, что и почитать было нельзя.

— Пан Доброзлоцкий часто смотрел телевизор?

— Очень редко. Или работал в своей комнате, или ходил по вечерам на прогулку, навещал знакомых… Он не скрывал, что телевидения не любит. Считал это тратой времени, пародией на скверное кино. Еще говорил, что, если больше получаса смотреть телевизор, у него глаза начинают болеть.

— Доброзлоцкий предупреждал, что придет сегодня на «Кобру»?

— Не слышал. Кажется, нет.

— Значит, его отсутствие никого бы не удивило?