– У меня есть план, – сообщила я Линн и уселась на кушетку. – Вам нужно только дать мне толчок.

Линн столько раз погружала меня в состояние гипноза и применяла метод направленного формирования живых образов, что я с невероятной легкостью перенеслась из кабинета врача в глубины своего подсознания, в ту его особую область, где встречалась со своими двойниками. Должно быть, Одинокая была где-то там. Поразмыслив, я поняла, что это единственное место, где следует ее искать.

Я вновь перенеслась на крыльцо старой хижины. Выкрашенное голубой и желтой красками крыльцо. Казалось, что в хижине никого нет. Однако дверь, та самая дверь, входить в которую мог только Ангел, была слегка приоткрыта. Раньше ее никогда не оставляли незапертой.

Утренний ветерок шевелил легкое кружево паутины, которым была оплетена эта дверь. Взявшись за ручку, я дернула ее. Дверь заскрипела и, распахнувшись настежь, стукнулась о стену хижины. Внутри было тихо. Солнечный луч прорезал темноту, освещая сгорбленную фигуру в центре комнаты. Я услышала какие-то странные звуки, похожие на равномерное покачивание. Это скрипел деревянный пол под полозьями кресла-качалки.

Я шагнула в темноту. В углу тускло горела масляная лампа, отбрасывая длинную дрожащую тень на дальнюю стену.

– Кто ты? – спросила я почти шепотом.

Она подняла голову. Наши глаза наконец встретились. Значит, это и есть Одинокая. Та самая сумасшедшая, которая по ночам качалась в моем кресле. Ее щеки были влажными от слез. Ее лицо было моим лицом. Тем самым, которое я видела каждое утро, глядя на себя в зеркало. Однако сейчас, при тусклом свете лампы, оно казалось слегка желтоватым.

В руках она держала какой-то сверток. Она протянула его мне. Пожалуй, она хочет, чтобы я взяла его. Шагнув вперед, я взяла этот мягкий сверток. Это было одеяло. Шерстяное одеяло в бело-голубую клетку. Оно почему-то показалось мне знакомым. Одеяло развернулось, и его край свесился на пол.

– Кто ты? – всхлипывая, спросила она, и мне показалось, что я слышу эхо своего собственного голоса. – Где мой Ангел?

– Он улетел и уже никогда не вернется назад.

– НЕТ! – воскликнула она, обливаясь слезами, и протянула руки к одеялу.

– Прости меня, – сказала я. – Он был слишком жестоким и своенравным. Его нельзя было оставлять.

– Но кто теперь защитит моего ребенка? – прошептала она. – Где моя крошка?

Она свернула одеяло в кокон, так, как заворачивают младенцев, и прижала его к плечу.

О господи, одеяло!

Она прижалась к нему лицом, убитая горем, оплакивающая свою потерю.

– Я послала Ангела для того, чтобы он нашел моего милого малыша, – сказала она.