Войтек смотрел на Залусскую. По его лицу текли слезы.
– Ты зря врал. Все знали о том, что вы сбежали. Ее родители тоже, хотя боялись скандала. Что скажут люди, ведь их дочери нет еще и шестнадцати, а она вот-вот родит. Тогда, в Новый год, она ушла вместе с тобой и больше никогда не видела своих близких. Ты отказался ради нее от семьи, прятал ее у дядюшки в «Розе». Она жила как в тюрьме. Возможно, ею тоже пользовались. Этого мы уже не узнаем. Ты бросил ее, как трус. Вальдемар, водитель Слона, занялся ею. Он ничего не знал. Живота еще совсем не было видно, Моника умела это скрывать. Ребенка тоже никто не видел. Ее родители не хотели знать тебя. Мать вывезла Мартина к дяде в Германию, чтобы никто не перепутал его с тобой, чтобы с ним ничего не случилось. – Саша помолчала. – Ты ведь написал не «Девушку с севера»? У твоей песни было другое название. Какое?
– «Рождение».
– Ну да. Сегодня она вряд ли была бы хитом, – заметила Саша и добавила: – Тебе придется самому справиться со всем этим. При всем желании пересмотр дела по прошествии стольких лет невозможен.
Ксендз встал. Расправил складки на сутане. Саша дала знак стражнику.
– Мы побеседуем тет-а-тет, – бросила она Мартину.
Он быстро застегнул молнию куртки, как будто упаковался в панцирь.
– В твоем деле срок «за давностью» истечет только через тридцать лет. Очную ставку объявляю оконченной.
Когда выводили брата, священник повернулся, хотел что-то сказать, но Саша остановила его жестом:
– Успеете еще наговориться на тему старого дела. Cейчас тебе с ним нельзя разговаривать. Угроза заведомо ложных показаний. Ему вот-вот будет предъявлено обвинение в убийстве Янека Иглы и попытке убийства Изы Козак.
Ксендз замер в ступоре.
– Я бы хотел исчезнуть. Не существовать. Расплыться в воздухе, как запах.
Саша покивала, прекрасно его понимая. Он опять сказал то, что ей самой часто приходило в голову.
– Это страх, – произнесла она очень спокойно. – Самое трудное – перестать бояться.
– Как?
– Ты хочешь, чтобы я тебе сказала как? Ведь это тебя слушают толпы.
Он молчал.
– Перестань убегать. Выйди из укрытия, подставь грудь под пули. Живи! – воскликнула Саша и сама испугалась своих слов. Потому что именно это она должна была сделать с собственной жизнью, а поступала совершенно противоположным образом. – И отслужи ту мессу, которую ты мне обещал.
Он поднял голову и снял воротничок.
– Я теперь не священник, потому что не могу больше верить.