Он никогда не был Шерлоком Холмсом. Он всегда был мистером Хайдом.

Профессор шагнул ко мне, занеся руку для смертельного удара.

Пуля ударила его в плечо, взорвавшись облачком шерстяных волокон и мельчайших частиц живой плоти. Он развернулся, выронив нож, рука в роскошном твиде бессильно упала. Плотная ткань тщетно пыталась впитать в себя алую жидкость, бьющую ключом из раны. Кирпичные стены отразили отголоски выстрела, со сводов просыпалась пыль, а крысы, чьи крошечные барабанные перепонки были буквально разорваны оглушительным звуком, принялись суетиться и пищать.

Из темноты вышел подполковник Вудрафф с дымящимся «Уэбли» в руке.

– Сэр, вы арестованы, – сказал он.

Джек-Потрошитель смотрел на нас. Кровь струилась сквозь пальцы, зажимающие рану.

– Значит, ловушка, – сказал он. – Искусно выполненная журналистом и солдатом, в который уже раз чудодейственно спасшимся от неминуемой смерти. Прими мои поздравления, Хью, но ты всегда был героем. И я любил тебя, Хью, как любил ее, но вы причинили мне боль, растоптали мою любовь!

– Томас, я тоже тебя любил, однако твой гений превратился в безумие и зло. Я не смог тебя спасти. И теперь, сэр, вам придется заплатить за все.

– Я умру, но только не от твоей руки. Кажется, Князь Тьмы уже прислал за мной своих подручных…

Он был прав. Писк превратился в гул: пять сотен маленьких хвостатых существ на когтистых лапках двинулись на приступ полками и батальонами, опьяненные запахом свежей крови. Полчища грызунов набросились на профессора и стали карабкаться вверх по его ногам.

Копошащиеся, неумолимые, охваченные безумной жаждой крови в духе самого Джека, крысы поднялись по ногам, забрались под пальто, проникли под пиджак и сорочку. Алчные до плоти, они ползли по спинам своих собратьев, превращаясь в нового зверя, покрытого серо-бурой шерстью, постоянно меняющего обличье. Казалось, профессора затягивает в свою разверзнутую пасть какой-то первобытный хищник, прожорливые движения которого казались такими плавными и гибкими, словно он был жидким. И хотя профессор отчаянно колотил грызунов, его удары были бесполезны против обезумевшей от крови правды природы, голой, жестокой, безразличной. Добравшись до его лица, крысы принялись за свое жуткое пиршество. Профессор закричал, и крик его вместил в себе целые энциклопедии, целые словари боли и ужаса.

Подполковник Вудрафф выстрелил ему в голову, он упал и затих.

Я задул свечу, мы поспешили назад к лестнице и уже через считаные мгновения вернулись на поверхность земли, где декабрь уже заявил о себе ранними сумерками. Мы вышли из клуба, уверенные в том, что громкие песнопения заглушили любые отголоски звука выстрела, какие только могли пробиться из-под земли. Покинув Датфилдс-ярд через калитку, мы прошли к Коммершл, где в ярком свете ларьков, торгующих яблоками, сыром и пестрой материей, гомона пивных, толчеи дам и их ухажеров, оживленных больше обыкновенного ожиданиями приближающегося Рождества, наконец возвратились к тому, что называется цивилизацией.