Он

Он

Пули срывали ветки рядом, он петлял, как заяц, забавно вскидывая вверх ноги, только бы не споткнуться и не упасть – тогда конец. Вскоре выстрелы затихли, зашло солнце, но небо оставалось светлым – оно останется таким еще долго, часов до одиннадцати. Ему послышался собачий лай – если они пустят по его следу овчарок, значит, все пропало. Он заставил себя притормозить, вынул карту. Где-то здесь, совсем недалеко, должно быть озерцо: одно из тысяч озер, что отражают небо в бывших чухонских лесах. Нужно отыскать его во что бы то ни стало… Надо лишь перенастроить компас, а руки дрожат. Но вскоре он сумел чуть выровнять дыхание, расправил, присев на корточки, на коленях карту. Озеро могло быть только в одной стороне. Экономя силы, он сбросил рюкзак, прихватив с собой только складной нож и хлебную горбушку, и потрусил через лес. Не прошло и получаса, как он выбрался на пологий берег лесного озера. Ему показалось, что он оказался в театральных декорациях к какой-то сказке. Отражая остывающее после заката небо, озеро лежало ровным серебристым блюдечком: тихо-тихо, будто ждало его. Замерли по краям, словно часовые, темные высокие ели. Он сглотнул, на секунду замерев, а потом встал на четвереньки и жадно стал пить прохладную, отдающую торфом воду. Затем разделся, обмотал рубаху чалмой вокруг головы, жгутом из штанов привязал на спину сапоги. Медленно, стараясь производить минимум шума, вошел в озеро. Плавал он неплохо, да и вода приятно холодила разгоряченное бегом тело. Но далеко заплывать все же не рискнул: добравшись до середины, свернул влево. Вышел, отряхнулся, как пес, выжал штаны, вылил из сапог воду. Застегнул оставшуюся сухой рубаху. Чай, не замерзнет – лето. Он был еще напуган, но плаванье не утомило, а напротив, придало бодрости. «Ничего, – сказал себе он, съев из горсти запрятанную в карман и теперь размоченную в озерной водице ржаную горбушку. – Накося выкуси, мы еще и не так выживали». Смутно вспомнилось: мертвый город, скованный льдом, найденная в завалах обвалившегося после бомбардировки старого дома чумазая девочка. Всплыло воспоминание, как обрывок распадающегося белого тумана, и пропало. Надо настроить компас и идти вперед, к такой уже близкой границе. Он в аккурат успеет подобраться к ней в темноте. Светает рано – не стянут они за такой короткий срок серьезные силы на отдаленном посту. А он как раз отдохнет и часа в три утра, с восходом солнца, станет свободным человеком. Он кивнул и сделал шаг вперед.

Поглощенный своими расчетами, он не сразу понял, где оказался: берег выглядел обычно – заросли камыша, листья кувшинки, ряска. Ногу засосало по щиколотку, но, с чавканьем вынув сапог, он сделал еще несколько шагов в указанную компасом сторону. И вдруг почувствовал, что уже не может пошевелить ногой: сапог было жаль, они еще отлично могли ему послужить. Он попытался вытащить из цепкой хватки сначала одну, потом другую ногу, перебрасывая вес тела вправо – влево, но добился лишь того, что отвратительная жижа поднялась до бедер. Палку свою он бросил, еще когда бежал, уворачиваясь от пули с пограничной вышки. Опереться, как это советуют делать на трясине, ему оказалось не на что. Пытаясь унять разрастающуюся в животе панику, он оглядел поверхность окружающего болота и увидел слева за спиной большую ветку. Его затянуло уже по пояс, но, развернувшись и изогнув спину, он мог бы… Со стоном откинувшись назад, он силился добраться до черной ветки – мертвой, как и все, что его теперь окружало. Мертвой казалась ему теперь стоячая вода заколдованного озера, мертвыми – темные силуэты елей на другом берегу. Черная от грязи рука тщетно пыталась ухватить узловатый ствол – всего в сантиметре от кончиков пальцев. Но он только глубже опускался на дно, откуда, обдавая его запахом распада, с утробным чмоканьем поднимались на поверхность гиблые пузыри. И, уже понимая, что все бесполезно, он наконец замер.