– Хорошо придумала.

– Ладно. Но ты говорил, что она была никакая. Могла ли она в таком состоянии адекватно определить чей-то возраст?

– Ну, если идти по этому пути… Могла ли она вообще адекватно определить хоть что-нибудь?

– Вот в том-то и проблема! Мы точно не знаем, что правда, а что ей спьяну показалось. Если бы я с ней поговорила…

– Это исключено.

– Если бы я показала ей фото Тома, мы бы с этим вопросом разобрались раз и навсегда.

– Алекс, я не имею права сообщать тебе какую-либо информацию о ней. Мало того что данные давно устарели, так она еще и жила в приюте Барнардо[9], поэтому сейчас ее там уже точно нет.

– В приюте? То бишь в детском доме?

– Вот черт! Это нельзя было рассказывать… Я настолько вымотался, что уже не понимаю, что я говорю. Надеюсь, ты этим не воспользуешься.

– Да не собираюсь я этим пользоваться, ты что вообще!

– Извини, Алекс, но я не могу дать тебе о ней никаких сведений. Не имею права.

– Мэтт, это случается сплошь и рядом. Все газеты держатся на источниках в полиции. Если бы ты сливал информацию за деньги, это было бы серьезно. Но я прошу только имя, одно имя. Подумай об этом, пожалуйста.

– Тут не о чем думать. Моей дочке всего три дня. Я не могу рисковать работой; ставки слишком высоки.

– Вот именно, подумай о своей маленькой дочке, Мэтт. Подумай о том, что эта девушка тоже была чьей-то маленькой дочкой. И Эми тоже – для Боба и Джо.

– Не смей.

– Только имя, Мэтт, больше ничего. Я ведь местная, так? Я могу сказать, что до меня дошли слухи. Или что я знаю кого-то из этого детского дома. Она же наверняка рассказала кому-нибудь о том, что случилось.

– Черт, Алекс, я не знаю. Ничего не знаю. Я не могу сейчас собраться с мыслями. Мне пора.

Подвернув под себя ноги и прислонившись грудью к спинке дивана, она сидела и глядела в окно, точно собака на заднем сиденье автомобиля. Дни стали длиннее в три раза: теперь, согласно графику, первая порция выпивалась почти перед самым отходом ко сну. Но засыпать все это уже не помогало.

Пытаться заставить себя делать какие-то заметки было бессмысленно – ничего нового она сейчас не напишет. В голове начался стандартный вечерний диалог: первый голос говорил, что от одной ничего не будет, второй возражал. И тут под диванной подушкой завибрировал мобильник.

«Каролина Мортимер. Сотри это. Пожалуйста», – прочитала она, схватив телефон.