– А теперь объясни свое поведение, – предложил он, – и побыстрее.

– Тут… – Она шумно сглотнула и поморщилась от боли, потому что горло у нее пересохло, вконец пересохло. – Я увидела паука. Большого, толстого черного паука. Он… он вылез из сливного отверстия, и я… наверное, он туда же и уполз.

– Ага. – Теперь он улыбнулся, похоже, довольный ее объяснением. – Вот, значит, что? Если бы ты сразу сказала мне, Беверли, я бы, конечно, не стал тебя бить. Все девочки боятся пауков. Черт побери! Почему ты сразу не сказала?

Он наклонился над раковиной, и ей пришлось прикусить губу, чтобы не выкрикнуть предупреждение… и какой-то другой голос внутри ее, глубоко внутри, какой-то ужасный голос, конечно же, не имеющий к ней никакого отношения, несомненно, голос дьявола, прошептал: «Пусть они его заберут, если хотят забрать. Пусть утащат вниз. Скатертью дорога».

В ужасе Беверли отпрянула от этого голоса. Позволишь такой мысли остаться в голове хотя бы секунду – и ты непременно угодишь в ад.

Отец уставился в сливное отверстие. Его руки размазывали кровь по краю раковины. Беверли изо всех сил боролась с тошнотой. Болел живот, в том месте, куда ее ударил отец.

– Ничего не вижу, – наконец изрек он. – Эти дома такие старые, Бев, что канализационные трубы здесь широкие, как автострады. Ты это знаешь? Когда я работал уборщиком в старой средней школе, мы время от времени вытаскивали дохлых крыс из унитазов. Они пугали девчонок до смерти. – Он весело рассмеялся при мысли обо всех этих женских страхах и мигренях. – Особенно когда в Кендускиге поднимался уровень воды. Но после того как они поставили новую дренажную систему, живности заметно поубавилось.

Он обнял ее, прижал к себе.

– Послушай, сейчас ты пойдешь в кровать и больше не будешь об этом думать. Идет?

Она чувствовала, как любит его. «Я никогда не ударю тебя, если ты этого не заслуживаешь», – сказал он ей однажды, когда она крикнула, что не заслужила наказания. И, конечно, говорил правду, потому что не был чужд любви. Иногда он проводил с ней целый день, показывал ей, как что делать, или что-то рассказывал, или гулял с ней по городу, и когда она видела от него добро, ей казалось, что сердце ее может раздуваться и раздуваться от счастья, пока не лопнет. Она любила его и пыталась оправдать причину, по которой ему приходилось так часто наставлять ее на путь истинный. По его словам выходило, что это порученная Богом работа. «Дочери, – говорил Эл Марш, – в большей степени нуждаются в наставлениях, чем сыновья». Сыновей у него не было, и Бев смутно чувствовала, что в этом отчасти есть и ее вина.