– Нет, – покачала головой Беверли. – Я его не убила.

Мать вновь посмотрела на нее, сжав губы так плотно, что они практически исчезли.

– Ты уверена, что вчера вечером твой отец не злился на тебя? Бевви, он никогда не трогает тебя?

– Что? – Беверли смотрела на мать в полном замешательстве. Господи, отец трогал ее каждый день. – Я не понимаю…

– Не важно, – оборвала дочь Элфрида. – Не забудь про мусор. И если на окнах останутся потеки, без трепки тебе не обойтись.

– Я не…

(он никогда не трогает тебя?)

…забуду.

– И вернись домой до темноты.

– Вернусь.

(Он…)

(…ужасно тревожится?)

Элфрида ушла. Беверли прошла к себе в комнату и опять постояла у окна, наблюдая, как мать поворачивает за угол и скрывается из виду. Потом, точно зная, что мать идет к автобусной остановке, Беверли взяла ведро, бутылку «Уиндекса» и тряпки из-под раковины. Пошла в гостиную и начала мыть окна. В квартире было как-то слишком тихо. Всякий раз, когда скрипел пол или хлопала дверь, она чуть подпрыгивала. Когда в туалете Болтонов на втором этаже спустили воду, ахнула, почти что вскрикнула.

И то и дело смотрела на закрытую дверь в ванную.

Наконец подошла к ней, открыла, заглянула внутрь. Мать прибиралась здесь утром, так что большая часть крови, которая натекла лужей под раковиной, исчезла. Как и кровь на наружном ободе раковины. Но бордовые потеки остались внутри раковины, а капли и пятна – на зеркале и обоях.

Беверли посмотрела на свое бледное отражение, и осознала с внезапно возникшим суеверным ужасом, что из-за крови на зеркале возникает ощущение, будто кровоточит ее лицо. И вновь подумала: «Что же мне с этим делать? Я чокнулась? Мне все это кажется?»