Когда один из полицейских не подчинился приказу, Джонс сделал предупредительный выстрел, пуля срикошетила от стены в нескольких сантиметрах от головы маленькой девочки, взлетела вверх и пробила стеклянную перегородку, за которой простиралось небо. Оперативники подняли руки и присоединились к толпе наблюдателей.

В повисшей мертвенной тишине Руш слышал, как у девочки стучат зубы. Ей было всего пять или шесть, она до смерти замерзла, а Джонс все затягивал пытку, давая ложную надежду.

Выбора не было. На самом деле это была не игра. Джонс намеревался убить их всех, и Бакстер это тоже знала.

После предыдущих театральных постановок, после столь привлекательных для масс-медиа ужасов, все более зрелищных и амбициозных, в репертуаре преступников остался последний, самый подлый номер, еще более страшный, чем все изуродованные тела вместе взятые, – публичная казнь ни в чем не повинного ребенка. Они уже доказали, что вполне на это способны, убив семью Бентхемов в их собственном доме. Руш не сомневался: Джонс без колебаний нажмет на курок.

Сыпавший снег застил Рушу глаза. Он старался время от времени двигать указательным пальцем, чтобы тот не окоченел от холода.

– Пора решать! – крикнул Джонс своим зрителям и повернулся к Рушу. – Выскажись, чтобы тебя услышал весь мир. Кого ты хочешь убить? Отвечай, или я убью их всех.

Руш молчал.

– Ну ладно, – разочарованно проскрипел Джонс, – будь по-твоему. Пять секунд!

Руш посмотрел Бакстер в глаза. Выхода у нее не было.

– Четыре!

Он посмотрел на семью. Отец закрыл младшей дочери глаза.

– Три!

Руш спиной ощутил десятки телефонных камер.

Ему нужно больше времени.

– Две!

– Руш… – тихо произнесла Бакстер.

Тот в отчаянии посмотрел на нее.

– Одна!

– …я вам верю, – сказала она и закрыла глаза.