Я мягко отбираю у нее Эллу и едва сдерживаюсь, чтобы не схватить малышку и не броситься в соседнюю комнату, где я могла бы забаррикадироваться. Мама не сопротивляется, и я задерживаю дыхание, протягивая к ней руку. Она должна понять, что ей пора остановиться.

– А теперь отдай мне пистолет.

С нее словно спадают какие-то чары. Мама смотрит мне в глаза, будто вспоминая, что я все еще здесь. Ее хватка усиливается, она отшатывается, но моя ладонь уже на ее запястье, и, хотя меня сковывает ужас, я не отпускаю.

Отталкиваю ее руку от себя – от нас, направляю в ночное небо, но мама выворачивается, мы боремся изо всех сил, устраиваем возню, как дети из-за игрушки. Никто не хочет отпускать, но при этом каждый боится совершить резкое движение, ведь вдруг…

Звук не похож на выстрел.

Скорее на взрыв бомбы. Будто обрушилось целое здание.

Укрепленное стекло бьется. Эхо выстрела сливается с грохотом фейерверка в небе.

Я отпускаю первой. В ушах звенит, словно я на колокольне, Элла вопит, и я знаю, что у нее болят уши, даже у меня они разболелись от этого звука.

Мы с мамой смотрим друг на друга, широко распахнув глаза в ужасе от того, что только что произошло. Что могло произойти. Она смотрит на пистолет в своей руке, держит его на ладони, словно не хочет к нему прикасаться.

– Я не знаю, что делать, – шепчет мама.

– Убери пистолет.

Она заходит в гостиную, кладет пистолет на кофейный столик, принимается расхаживать туда-сюда по комнате. Что-то бормочет, хватаясь руками за голову и запуская пальцы в волосы, ее лицо искажено.

Я смотрю вниз с балкона, опасливо держа Эллу подальше от перил. Где же люди? Где полицейские машины, «скорые», толпа, сбегающаяся посмотреть, откуда донесся выстрел? Ничего. Никто не смотрит. Никто не бежит. Гуляки направляются из одного бара в другой. Мужчина в пальто говорит по телефону. Он обходит битое стекло. Пьяные, мусор, осколки – просто привычные, хоть и неприятные последствия празднования Нового года.

– Помогите! – кричу я.

Мы на восьмом этаже, воздух полнится обрывками музыки, нарастающей и затихающей, когда кто-то открывает или закрывает двери, на той стороне улицы басы гремят, нетерпеливые кутежники запускают фейерверки.

– Я тут, наверху!

На тротуаре внизу какая-то парочка. Я оглядываюсь на маму, затем перегибаюсь через поручни и кричу во все горло, снова и снова. Девушка поднимает голову, парень тоже. Затем он машет мне рукой, в ней полная кружка. До меня долетает его радостный возглас, и я понимаю, что все мои крики бесполезны.

Я уже собираюсь отвернуться, когда кое-что замечаю.