Борис лежал и смотрел в темный потолок. Он спросил себя: почему Тоня не сделала научной карьеры? В чем причина? В этом долгом странном взгляде, которым она ласкала бутылку? В ее дрогнувшей руке, когда подняла стакан? Как хорошо, что его любовь кончилась, не переродилась в болезненную привязанность, похожую на душевную болезнь, от которой было бы трудно освободиться, — легче умереть.

Он задремал. В коридоре скрипнули половицы, приоткрылась дверь. Тоня придушенным шепотом спросила, спит ли он. Не получив ответа, постояла минуту, прислушиваясь к его дыханию, вышла и плотно прикрыла дверь. Не включая света в прихожей, присела на стул, сняла трубку телефона, стоявшего на тумбочке. Услышав голос Гончара, тихо сказала:

— Борис пришел. Да, почти два часа назад. Что? Нет… Сейчас он спит. Нет, точно. Я только что к нему заходила. Спит, как убитый. Он и раньше так спал. Ляжет, закроет глаза — и все. Когда, прямо сейчас? Не спешите. Да, да… Если надо будет, я его задержу. Не важно, как. У женщин есть свои способы. Мы все умеем, если надо, если необходимо…

На другом конце, видимо, положили трубку, не дослушав монолог Тони. Там торопились. С площади Дзержинского сюда ехать на машине минут двадцать, не меньше. Они же не на реактивных самолетах летают. Тоня ушла на кухню, села на табурет. Через минуту она увидела, что дверь в ее комнату открылась, там горит свет. Борис вышел в прихожую, громко объявил, что убегает, потому что проспал лишнего, — надо было будильник поставить. Тоня выскочила из кухни, — походка нетвердая, — когда он уже влез в ботинки и натягивал пальто.

— Господи, ты что как ужаленный? — она смотрела внимательно, стараясь угадать, слышал ли он разговор. — Посиди еще хоть немного. Прошу… Я даже тебя не рассмотрела как следует.

— Не могу. Говорю же — я проспал.

— Ради всего, что с нами было, — подари мне полчаса.

— Не могу. Но если настаиваешь, заеду на днях.

Он улыбнулся, шагнул к ней, обнял за плечи, чмокнул в щеку, почувствовал запах табака и десертного вина. Тоня не знала, чем его удержать. Повисла на руке, крепко прижала ее к своей большой груди, но не подействовало, но он ловко освободился, вышел из квартиры и ринулся вниз по лестнице, даже лифта не стал дожидаться.

* * *

Две бригады оперативников, — в общей сложности десять человек, — приехали к дому на Бронной на трех темных "Волгах". Трое поднялись на лифте, позвонили в дверь Чаркиной. Она открыла сразу, зажгла свет в прихожей, отступила от двери и сказала:

— Не торопитесь, он ушел. Минут десять назад.

Оперативники оттеснили Чаркину от двери, осмотрели квартиру. Гончар позвал хозяйку на кухню. Он стоял посередине, засунув руки в карманы бежевого плаща.