Продолжая проталкиваться вперед, Смайли наконец приблизился к низкой перегородке и увидел Эльзу Феннан, продолжавшую сидеть в прежней позе, в то время как вокруг нее вставали люди, женщины подбирали свои пальто и сумочки Затем он услышал крик. Крик неожиданный, короткий, полный ужаса и отвращения. В проходе неповиджно стояла девушка с остановившимся взглядом расширенных глаз. Ее отец, высокий мужчина с изнуренным лицом, находился у нее за спиной. Он схватил дочь за плечи и повернул лицом к себе, прочь от того ужасного зрелища, которое увидел впереди.

Шарфик Эльзы соскользнул с ее плеч, она сидела, свесив голову на грудь.

Смайли оказался прав: «Пусть они подергаются, попаникуют — все что угодно. Пусть, но тогда они что-нибудь совершат…» И вот они кое-что совершили: это сломанное, несчастное тело несчастной марионетки было свидетельством их паники.

— Вызови полицию, пожалуйста, Питер. Я поехал домой. Если сможешь, сделай так, чтобы мое имя тут не фигурировало. Ты знаешь, где меня найти. — Он кивнул как бы самому себе. — Я поехал домой.

Стоял лондонский туман, накрапывал мелкий дождик, когда Мендель рванулся — рванулся вслед за Дитером через Фулэм Пэлэс Роуд. В двадцати ярдах от него неожиданно вынырнули из промозглой сырости фары автомобиля. Звуки транспорта были нервными, визгливыми и скрежещущими — машины неуверенно выбирали дорогу в тумане.

У него не было иного выбора, кроме как следовать за Дитером буквально по пятам, на расстоянии не больше дюжины шагов. Пабы и кинотеатры уже закрылись, но кофейные бары и танцевальные холлы все еще привлекали шумные группы, толкавшиеся перед входами. Дитер ковылял впереди, поотстав, за ним тащился Мендель, вычисляя траекторию его пути по уличным фонарям и замечая, как его силуэт то проясняется в конусе света очередного фонаря, то опять растворяется в тумане.

Несмотря на хромоту, Дитер шел быстро. По мере того как его шаг становился шире, хромота усиливалась, становилась более заметной, казалось, что, делая шаг вперед, он выкидывает вперед левую ногу быстрым усилием своих широких плеч.

На лице у Менделя застыло любопытное выражение: не ненависть и не железная решимость, а откровенная неприязнь, даже брезгливость. Для Менделя все эти выкрутасы и ужимки профессии Дитера ничего не значили. В преследуемом он видел только мерзость уголовного преступника, трусость мужчины, платившего другим за то, что они совершали убийства вместо него. Когда Дитер тихо отделился от остальной аудитории и направился к боковому выходу, Мендель увидел то, что ожидал увидеть: обычное желание удрать обычного уголовного. Этого он ожидал, это он понимал. Для Менделя все уголовники были только одной разновидности, без различия на классы и категории, от простого воришки-карманника до большого воротилы, вертящего законом по своему желанию, — все сходились в одном. Все они были вне закона, и его неприятной, но необходимой для общества обязанностью было не дать им работать спокойно. То, что этот уголовник был немцем, сути дела не меняло.