Буссе медленно поднялся с пола. Попытался принять равнодушный вид, но волосы у него торчали в разные стороны, рубашка выбилась из брюк, а глаза налились кровью.

«Он – развалина, – подумала София. – Я не могу даже смотреть на него, потому что вижу саму себя через неделю, через месяц – именно так я буду выглядеть, если вскоре не сбегу».

– Дай мне диктофон! – велел ей Освальд.

Она пошарила в ящике его письменного стола и нашла диктофон. Включила и протянула Освальду. Тот принялся излагать так называемые последствия того, что произошло в домиках.

– К тебе это тоже относится, – закончив, сказал он Буссе. – Ты совершенно не умеешь следить за персоналом.

София не могла смолчать – несправедливость ситуации билась у нее в голове так, что чуть не разрывала виски.

– Сэр, я не хочу возражать, но засор обнаружила Анна. И скоро приедут гости, а Анна занимается в домиках всем: экологически чистой едой, комнатами, спортзалом… да всей программой.

Освальд громко и дико расхохотался.

– Программой? Неужели ты действительно такая тупая? Ты думаешь, это имеет какое-то отношение к программе? Еда, сон и прочее дерьмо? Народу это, конечно, нравится… Но разве ты не понимаешь, что главное здесь – тезисы? Тезисы! – Он громко хлопнул ладонью по столу. – Ладно. Анна может избежать наказания. Но убирать все это дерьмо придется ей, а ты будешь помогать – только за то, что такая дерзкая.

София заметила, что его мизинец подрагивает. Понадеялась, что он повредил его, когда набросился на Буссе.

– На что ты, черт возьми, пялишься? – возмутился Освальд, и София, вздрогнув, осознала, что смотрит он именно на нее.

* * *

Она стояла, наблюдая за новым лагерем штрафников, и смотрела на белые полуобнаженные тела, столпившиеся вокруг садового шланга; тот использовали в качестве душа. Вместе с парнями находилась Корин, в одних трусах и лифчике. Таковы были правила. Их жилище – маленькая, провисшая в центре военная палатка – слегка покачивалось на ветру. Пока они принимали душ, одежда висела на веревке между двух деревьев.

Прибежище для полных подлецов. Последний шаг перед сбрасыванием в пролив, чтобы навсегда отделаться от неугодных лиц. Но Освальд всегда мог придумать что-нибудь похуже, что-то более унизительное. Палатку поставили за рощицей, чтобы никто их не видел. Они не имели доступа к еде или воде из поместья – только к садовому шлангу. Освальд распорядился, чтобы они справляли нужду в ведра, поскольку пользоваться туалетами усадьбы им запретили. Если им хотелось есть, они должны были умолять Симона, и, если удавалось выпросить немного овощей, есть их сырыми, поскольку им было строго запрещено переступать порог кухни или разводить костры на территории поместья. А если овощей не имелось, они могли питаться объедками, оставшимися после персонала.