– А-а, маленькие удовольствия… Значит, у тебя все путем?

Она кивнула. Энджи действительно сидела мертвенно-бледная, с распухшим носом, синяками на лице и линией крошечных черных швов на лбу. Хольгерсен был не на шутку растроган увидеть ее живой и старался не выдать глубины своей симпатии к этой крутой и бескомпромиссной чувихе, которая умеет быть такой мягкой. Он действительно здорово к ней привязался. Он уже знал, что Паллорино с Аннелизой кувыркались в машине по крутому берегу, а потом прыгнули в реку.

Энджи тронула его за руку.

– Ты как себя чувствуешь?

Хольгерсен хотел по привычке кивнуть, но вздрогнул от боли, прокалывавшей шею при малейшем движении.

– Могло быть хуже. – Какое-то время он сможет только хрипло шептать, врачи его уже предупредили. – Скоро на работу выйду.

Паллорино не удержалась от смеха.

– Ага, прямо завтра! Поживем – увидим. Что доктора говорят?

– Сказали, до меня единственный описанный в литературе случай, когда со стрелой в шее выживали без особых последствий, – это русский чувак, папаша двоих детей, который гулял в парке возле спортивного центра в Москве. Кто-то из стрелкового клуба промахнулся по мишени и прострелил мужику шею. Погулял, называется… Жизнь – офигительная хрень.

Энджи пристально посмотрела на Хольгерсена. Лицо ее стало серьезным.

– Да, – согласилась она, – это точно. Но все равно лучше альтернативы.

– Местами – да, – согласился Кьель, вовсе не так уж в этом убежденный.

Она указала на стопку газет на тумбочке.

– СМИ наперебой называют тебя героем. Ты резко вырос в глазах начальника полиции и нового мэра. Ты спас, по их выражению, дочь города, учитывая известность ее отца.

– В айпаде видел. Ведь это ты спасла Аннелизу, а не я.

– Нет, мы действовали сообща и продемонстрировали замечательную командную работу.

– Ага. Как скажешь.

– Слушай, прости, что я тебя там бросила. Я…

– Хорош, Паллорино, я бы тебя тоже там оставил. Ты поступила по инструкции, как учили. Ты хороший коп.

– Я уже не коп.