Алина открыла глаза, улыбнулась странной, почти безмятежной улыбкой. Жалко, что мать не видит всего этого. Не узнает, что произойдёт с её любимым муженьком.

Очень жалко.

Ничего она не простила матери. Никогда не смогла и не сможет забыть, как та закрывала глаза на всё, что творил отец, не желала слышать её жалоб, не хотела видеть её слёз.

А ещё больше мать виновата в том, что умерла, оставила её одну с отцом на целых два с лишним года, позволила ему свободно вытворять с ней всё, что ему вздумается.

Как-то по пьяни отец распустил нюни, разоткровенничался, рассказал ей, что в течение долгого времени ночью, когда она засыпала, он подсыпал ей какую-то дрянь в промежность, чтобы там всё зудело, чесалось, чтобы она остро нуждалась в его естестве. Вот что он с ней творил!..

А теперь преспокойно живёт со своей крашеной сучкой! В тот последний раз, когда они виделись, эта его баба бросила наконец притворяться, откровенно пылала ненавистью, обозвала её дрянью обколотой, ни на что не годной дурой!

Ничего, это их спокойствие продлится уже недолго. Посмотрим тогда, кто из нас на что годен!

Финиш не за горами.

Все они по-своему хороши – и мужики, и бабы. Сплошная похотливая козлятина!

Так им и надо!

Алина встала, не очень твёрдой походкой подошла к стене. Там висел настенный календарь. Она оторвала страницу, скомкала, выбросила её в корзину для бумаг.