Одинаковые.

Превращается ли чудовище в волшебное существо? Нет, это не самый главный вопрос. Самый главный вопрос — куда девается чудовище? Нет, и это не главный вопрос. Главный вопрос: правильно ли это? Кто из них чудовище, и кто — волшебное существо? Что, если волшебное существо и есть чудовище? Или они — одно и то же?

Светлое или темное — это просто обман зрения. Они одинаковые.

Теперь можно было и отдохнуть, времени навалом. Краска высыхает моментально — пришлось долго искать и пробовать, чтобы найти именно такую — но телу, чтобы застыть, нужно несколько часов.

Отдохнуть нужно непременно, потому что работа предстоит тяжелая, гораздо тяжелее, чем только что законченная. Но и это пустяк. Ведь то, без чего вообще ничего не получилось бы, то, страшное, оно получилось само собой. Потребовало лишь времени, а не собственных усилий.

Иначе ничего не вышло бы. Когда жизнь вдруг обрушилась градом сверкающих — но совершенно бессмысленных — осколков, даже собственные руки стали казаться чужими. Но на самом деле ничего не закончилось — просто изменилось!

Страшно было бы этого не увидеть. Не услышать!

Если бы не то совпадение…

Глупое слово — совпадение. Падение сов. Разве совы могут падать? Они же летают!

Всеведущий интернет сообщил, что совпадение еще более поразительно, чем выглядело! Втрое более поразительное, оно объединяло все — даже то, что казалось неудачей — сводя разрозненные брызги в одну сияющую точку!

Да, «светлое» и «темное» зависят только от угла зрения. Поэтому нужно отдохнуть — и продолжать свою работу.

Часть первая Смерть играет в куклы

Часть первая

Смерть играет в куклы

* * *

— Белой акации гроздья душистые!.. — напевала вполголоса Марионелла Селиверстовна, изредка прерываясь, чтобы одернуть разыгравшегося Монморанси. Пес был уже старенький, рыжие пятна на жесткой белой шерсти потускнели, подернувшись, как пеплом, сединой, с утра он, поскуливая, жаловался на непослушные суставы, зимой перетаскивал свою подстилку поближе к батарее. Но иногда вдруг вспоминал, что жизнь-то еще — ого-го какая прекрасная! Птички, стрекозы, вкусно шелестящая трава… запахи!

Монморанси его звали, потому что он был фокстерьер — классический жесткошерстный, с рыжекоричневыми пятнами и бежевыми подпалинами на белом фоне. Точно такой, как в повести Джи Кей Джерома «Трое в лодке не считая собаки» и главное — точно такой, как в блестящей советской экранизации английского классика.

Соседки, ничего такого, видимо, не читавшие или не помнившие, называли его Моней. Моней, подумайте! Впрочем, Марионеллу Селиверстовну они и вовсе звали Марией Семеновной.