– Ты садись за руль, – велела ей Шарлотта, когда они вышли на улицу. – Я слишком расстроена.
Холли этому только обрадовалась.
Дорожную сумку она оставила в прихожей. Повесила ее на плечо и повернулась к матери, чтобы выполнить обычный прощальный ритуал, два коротких поцелуя в щеки, но тут Шарлотта обхватила руками дочь, которую унижала и оговаривала всю ее жизнь (не всегда отдавая себе в этом отчет), и разрыдалась.
– Не уезжай. Пожалуйста, останься еще на день. Если ты не можешь остаться до Рождества, проведи со мной эти выходные. Одна я не выдержу. Сейчас – нет. Может, после Рождества, но сейчас – нет.
Мать цеплялась за нее, как утопающая, и Холли пришлось подавить паническое желание не просто оттолкнуть ее, но отбиваться изо всех сил. Она выдерживала объятье матери, сколько могла, потом вывернулась из ее рук.
– Я должна ехать, мама. У меня встреча.
– В смысле, свидание? – Шарлотта улыбнулась. Эту улыбку нельзя было назвать приятной. Слишком много зубов. Холли думала, что мать ее уже ничем не удивит, но, похоже, ошибалась. – Правда?
Помни, возможно, ты видишь ее в последний раз, подумала Холли. Если так, не следует уезжать на резкой ноте. Еще сможешь разозлиться на нее, если выживешь.
– Нет, тут совсем другое. Но давай выпьем чая. Для этого время у меня есть.
Они выпили чай, съели пирожки с финиками, которые Холли всегда ненавидела (для нее они вкусом напоминали
– Я люблю тебя, мама.
– Я тоже люблю тебя.
Холли уже подошла к арендованному автомобилю, взялась за ручку водительской дверцы, когда Шарлотта позвала ее. Холли повернулась, ожидая увидеть, что мать уже спешит к ней, раскинув руки со скрюченными пальцами, напоминающими когти, и кричит:
Но Шарлотта по-прежнему стояла у двери, обхватив себя руками. Дрожа. Выглядя старой и несчастной.
– Насчет халата я ошиблась. Это
– Это хорошо, мама. – Холли улыбнулась. – Я рада.