Я слишком оцепенела, чтобы держаться за что-либо, и знаю точно лишь одно: я не могу дышать.

– Убери его, – задыхаюсь я. – Убери его с меня.

Слишком много событий. Мой мозг перегрет. Он вот-вот взорвется. Я чувствую невыносимую боль и тихо постанываю. На моих пальцах что-то влажное и липкое. Когда я поднимаю руки, я вижу, что моя кожа стала бледнее, а на запястьях – горизонтальные шрамы длиной около четырех дюймов. Кожа красная и опухшая.

Мои губы дрожат.

– Я – не она, – хриплю я.

Я переворачиваю руку и вижу под своей кожей голубоватые вены. Липкое вещество? Это темная, теплая кровь, и она на моих пальцах, медленно стекает с моих запястий дальше вниз по рукам.

– Наоми.

Я смотрю на Макса. Он спихивает с меня тело отца Ланы. Наконец я больше не чувствую его веса и жадно хватаю ртом воздух, засасывая в себя весь кислород, какой только могу. Макс бросает пистолет и смотрит на меня.

Его лицо белое как мел, глаза горят безумием. На его щеках брызги крови отца Ланы.

Это не мой отец. Мой отец никогда бы не сделал мне больно. Макс держит мое лицо и, глядя мне в глаза, вновь произнося мое имя, на этот раз с большей тревогой.

– Поговори со мной, – умоляет он. И тогда я моргаю. Это всего лишь миг. Но когда я снова открываю глаза, Макс – это Лахлан. Невероятно.

Мой разум играет со мной в игры. Или же меня разыгрывает весь мир? Кто знает? В любом случае я отчаянно моргаю, в надежде, что ошибаюсь. Но Лахлан по-прежнему здесь, одетый в одежду, которая несколько секунд назад была на Максе, и с брызгами крови на лице. Он держит меня под мышки.

Он усаживает меня к себе на колени и обхватывает мою голову. Я лежу как тряпичная кукла, мои руки безвольно свисают. Мои глаза слипаются, и, когда это происходит, передо мной всплывает воспоминание.

Оно медленно разворачивается передо мной, и мне ничего не остается, кроме как запомнить все, что произошло. Лана играет на черном асфальте, хотя это может быть и не она, потому что я помню, как сидела там и рисовала. Помню разбросанные вокруг кусочки мела. Я напеваю песню, которой научила меня няня. Мне всего одиннадцать. Солнце согревает мне спину, но это приятно. Я упорно продолжаю рисовать, и когда мое творение готово, я сворачиваюсь клубком прямо на горячем асфальте и засыпаю. На этом мое воспоминание заканчивается. Помню лишь солнечный летний день. Но Лана дарит мне остальную его часть. Я вижу, как мой отец нашел меня спящей. Он в ярости. Он спрашивает, что, черт возьми, я делаю. Я нервно отвечаю, что сплю. Он слегка прищуривается. Смотрит на асфальт и спрашивает, что это такое. Я встаю и смотрю на свой рисунок. На черном асфальте начерчен контур тела. У него нет глаз, носа, рта или даже волос. Но я дала ему сердце. Потому что в моем одиннадцатилетнем сознании это было все, что ему было нужно, и этот контур крепко держит меня в своих руках. Я нарисовала отца, о котором всегда мечтала.