Сквозь стеклянную дверь виднелись выцветшие фотографии на стенах. Там не было ни одного нового снимка: дом как будто попал в петлю времени, остался замороженным в том виде, в каком был одиннадцать лет назад. Как в песне про дедушкины часы, которые остановились со смертью старика.

— Я сейчас, — сказал отец.

Я смотрел, как он встал и ушел в темноту. Но недостаточно далеко — я заметил, что отец опустил голову и плечи его затряслись. Мне еще не приходилось видеть его плачущим. И не хотелось теперь.

Я отвернулся и подумал о второй фотографии — той, что осталась наверху, — на которой они с матерью такие счастливые. Может быть, он вспомнил как раз о ней?

* * *

Среди ночи я проснулся и обнаружил, что Шейлы рядом нет.

Я сел в постели и прислушался. Тишина. По крайней мере, в квартире — с улицы доносился обычный шум ночного города. Я посмотрел в сторону ванной: там было темно. Свет нигде не горел.

Мне захотелось позвать Шейлу, однако тишина вокруг была какая-то странная — хрупкая, как мыльный пузырь. Я выскользнул из кровати и пошел по ковру, который тянулся от стены до стены, — необходимая деталь интерьера в домах с тонкими перекрытиями. Наша квартира была небольшой, всего с одной спальней. Я выглянул в гостиную.

Шейла находилась там. Она сидела на подоконнике и смотрела вниз, на улицу. Я залюбовался ее лебединой шеей и чудесными волосами, рассыпавшимися по белоснежной коже, и вновь ощутил прилив желания. Наши отношения еще находились на той ранней стадии, когда любовь и радость жизни неразделимы, когда любишь трепетно, дрожа и умиляясь, и не можешь насытиться любовью — и в то же время знаешь, знаешь наверняка, что скоро твое чувство перерастет во что-то более зрелое и глубокое.

До этого я был влюблен лишь один раз, много лет назад.

— Эй! — позвал я.

Шейла слегка повернула голову, но этого мне хватило: в лунном свете блеснули слезы на ее щеках. Она плакала бесшумно, не всхлипывая и не вздыхая, — только слезы лились из глаз. Я остановился в дверях, не зная, что сказать.

— Шейла…

На нашем втором свидании Шейла показала мне карточный фокус. Она отвернулась, держа в руке колоду, а я должен был запомнить две карты и вложить их обратно. После этого все карты были торжественно брошены на пол, за исключением тех, что загадал я. Шейла держала их в руке и радовалась как ребенок, проделав этот нехитрый трюк. Я улыбался в ответ, хоть и чувствовал себя довольно глупо.

Шейла в самом деле была довольно чудной. Да, она любила карточные фокусы. А еще — вишневую колу. Пыталась петь оперные арии и читала запоем. Запросто могла заплакать над телесериалом. Довольно похоже изображала Гомера Симпсона и мистера Бернса (Смитерс и Апу получались у нее хуже).