Есеня встречается с Самариным в парке, на его любимом месте.

– Женя к вам на прием ходит?

– Нет. Тогда я бы не мог нарушить профессиональной тайны. Он обратился за советом. По процедуре лишения родительских прав.

– Почему – к вам?

– У меня был опыт.

– Успешный?

Самарин смотрит на нее и примиряюще поднимает руки.

– Гонца не убивайте? …Он считает, вы обвиняете себя в смерти отца.

– С чего это?

– Вы упустили момент, когда сорвался Меглин. И сами теперь близки к срыву. Он считает, вы опасны для окружающих – даже для собственной дочери. Особенно для нее.

Есеня еле сдерживается.

– И что? Согласились помочь?!

– Я – нет. Но найти того, кто согласится, – несложно.

– Это все?

– Да…

– Спасибо…

Собирается идти.

– Нет! Это не все… Простите, я… Черт, не знаю, как сказать… Я никогда не лезу в душу, понимаете? Хотя кажется наоборот… Я как врач скорее. Больше оцениваю. Помогаю. Всегда держу дистанцию. Но… Вы мне небезразличны. Не в том смысле, как это обычно говорят. Мне за вас больно. Я вижу, как вам непросто. Работа, Меглин, теперь Женя, дочь. Говорят люди – сумма их поступков. Это не так. Мы – сумма своих воспоминаний. Мы – то, о чем мы помним. Бросьте все. Займитесь дочкой. Верните ее. Она главное. Все остальное неважно. Кроме детей.

Она некоторое время стоит, ничего не говоря, потом, чуть кивнув, уходит. Он продолжает смотреть ей вслед – распахнутым, детским взглядом. Он впервые так открылся.