Тот не ответил, зато голос подал Соколов:

– Кто бы говорил.

Селиверстова едва удержалась, чтобы не показать язык. Этот мужчина ее раздражал, бесил, вызывал невероятную гамму эмоций и… всегда оказывался прав. В том числе и сейчас. Часто ли она сама жалела чувства других, когда вела расследование? Часто ли была учтива и тактична с жертвами и их семьями? Но признаваться в собственных ошибках перед теми, кто до сих пор не посвятил ее во все детали дела не желала. Не поворачиваясь к Алексею, она попросила:

– Расскажите о жене.

Реакции не последовало. Атмосфера между тем накалилась до предела. Она бросила взгляд на Клавдию Евгеньевну, до сих пор сидящую с закрытыми глазами и обратила внимание на ее сжатые, покрасневшие от напряжения фаланги пальцев. Перевела взгляд на Алексея и увидела настолько отрешенное лицо, что впору было испугаться, забыть о своем обещании и отправить обоих домой. Но они были уже далеко. По ее наблюдениям примерно на половине пути и Селиверстова, не зная, ради кого больше: этих чужих для нее людей, или себя самой решила выйти из зоны комфорта и поддержать их. Похлопала Алексея по плечу и сказала:

– Он ее не убьет пока. Вы должны в это верить. Оба.

Прозвучавшая фраза никак не ободряла, и она это понимала. У нее и раньше не получалось подбирать нужные слова. Соколов хмыкнул и обронил что-то вроде: «не очень мягко». Александра сделала вид, что не услышала и обратилась к Рукавице:

– Владимир Андреевич, включите музыку.

– Селиверстова, ты рехнулась?!

– А вы хотите привезти два трупа? Взгляните! На них лица нет. Еще немного и придется спасать не только Василису, но и ее родных! Напряжение такое плотное, что хоть ножом режь, позвольте им отвлечься, привести нервы в порядок.

– Ерунду говоришь. Ты сама-то в такой ситуации стала бы слушать музыку?

– Да, Владимир Андреевич, а еще я бы подпевала, снимая таким образом внутреннее напряжение!

Повисла тишина. Клавдия Евгеньевна кусала губы и по-прежнему отчаянно сжимала пальцы. Рукавица хмурился – это было видно в боковое зеркало. Соколов постукивал по рулю правой рукой, той самой, в которой была железка.

«Больно ли ему? – вдруг задумалась Александра, – какого это знать, что в руке инородный предмет? Может Кирилл Андреевич прав и мне стоит проявлять больше внимания? К нему… К Бризу… Что друг скрывает? А вдруг навсегда отдалится? Если уж любовь может стать ненавистью, то что говорить о дружбе? Она еще более шаткая. Не рушу ли я ее своим нежеланием делать первый шаг? Возможно, научись мы говорить друг с другом без обид и упреков, самовозведенных рамок, прикрытых собственными страхами или просто ленью слушать другого, то стало бы меньше тайн? А что, если Весников злится поэтому? Что, если он – больной человек, не сумевший найти понимания у любимой женщины не нашел другого выхода, кроме как стать чудовищем? Оправдывает ли это его поступки? Нет. Он все равно перешел границу. Убитые были ни причем. А со своими монстрами каждый должен бороться самостоятельно».