Томас так сильно сжал челюсти, что я испугалась, как бы он не сломал себе зуб. Я коснулась его, пытаясь развеять тягостное настроение.

– Томас…

– К ее сердцу была приколота роза, Уодсворт.

Казалось, он был на грани взрыва. Я поняла, что его гнев направлен не на меня. Он готов наброситься на человека, виновного в этих смертях. Я откинулась на спинку и плотнее запахнула пальто. Не хотелось бы мне столкнуться с таким Томасом в темном переулке. Этот Томас казался смертоносным и непредсказуемым.

– Ты не находишь это несколько странным? То, что он оставил такой эффектный подарок?

– Подарок?

– Да. Подарок. Он послал тебе собственный жуткий букет. Вместе с трупом, относительно которого нельзя ошибиться, что это его собственная работа.

Томас выдохнул. Это действие немного вернуло ему самообладание. Я знала, что он никогда не навредит мне, но мне по-прежнему было не по себе видеть его превращение в такое смертоносное существо. На меня обрушилось понимание: если со мной что-то случится, Томас больше не будет просто проникать в образ мысли убийцы. Он сам станет убийцей. Он уничтожит тех, кто причинил мне боль, и ничего не будет чувствовать в процессе методичной резни. Я хотела упрекнуть его в этом, но знала, что со мной будет то же самое, если кто-то навредит ему. Я выпотрошу мир и искупаюсь в его крови, если Томаса убьют.

Мы в самом деле парочка извращенцев.

– Одри Роуз, кто ставит Шекспира? Кто знал, где хранится это тело?

– Томас, – медленно начала я, стараясь прогнать собственные подозрения. – Мы знаем, что он не виновен в убийствах на «Этрурии».

– Мы знаем, что он не виновен в тех преступлениях, но на борту теплохода произошло еще одно убийство. – Томас покачал головой. – Я не говорю, что он виновен, но хочу посмотреть на его реакцию, когда преподнесу эти новости.

На это я могла согласиться. Лучше обрушить Томаса и его дедукцию на Мефистофеля. Это нас обоих успокоит и поможет в расследовании.

Некоторое время мы молчали, погрузившись каждый в собственные мысли. Я знала, что Томас так реагирует из-за беспокойства. Он никогда себе не простит, если со мной что-нибудь случится. Но я никак не могла заставить себя поверить в то, что роза и записка предназначались именно мне. Казалось, что они скорее направлены против Томаса. Я считала, что они посланы, чтобы выбить его из колеи и заставить ошибаться.

У Джека-потрошителя было множество возможностей напасть на меня, если бы он этого хотел. В Лондоне, на «Этрурии», в Нью-Йорке и здесь, в Чикаго, я, бывало, ходила без сопровождения. Если бы он хотел заполучить меня, как боялся Томас, то выдал бы свои намерения. Он был знаком с моим братом, в этом я не сомневалась. Он мог бывать у меня дома. Невозможно представить, что он так долго удерживал свою карающую руку.