– Дуня, мы встретились по вашей инициативе. Поэтому предлагаю вам начать.

– Это так, – она откашлялась. В горле пересохло. – Я обратилась к вам, потому что считаю, что последние события в частной жизни Кима перевешивали все остальное и мешали ему руководить отделом так, чтобы следствие продвигалось вперед.

Хаммерстен кивнул и перевел глаза на Слейзнера.

– Ким? Что скажешь? У Дуни есть основания для критики?

Слейзнер кивнул.

– Безусловно. Последние сутки были, мягко говоря, турбулентными. Мою личную жизнь вывернули наизнанку и выставили на всеобщее обозрение. Моя жена ушла от меня и забрала с собой нашу дочь. В конечном итоге у меня осталась только моя работа, и я собираюсь сделать все, чтобы выполнять ее как можно лучше. Кстати, мы давно не играли. Какой у тебя сегодня гандикап?

– 18,7.

– Вау. Ты, наверное, много тренировался.

Никто так не умеет лизать задницу, как Слейзнер, подумала Дуня. Количество говна значения не имеет. Пока это может ему помочь, он будет лизать. Хаммерстен кивнул и посмотрел на Дуню.

– Ну, вы как? По-прежнему стоите на своем?

Дуня задумалась и хотела было кивнуть, но покачала головой. Ей хотелось только закончить и приступить к работе.

– Правильно ли я понимаю, что вы берете свою критику назад?

– Во всяком случае, пока я смогу сосредоточиться на своей работе.

– А вы сможете? Или как?

– Надеюсь.

Хаммерстен повернулся к Слейзнеру.

– А ты, Ким? Что ты думаешь? Тебе есть, что добавить, или мы все выяснили?

Слейзнеру следовало бы кивнуть. Следовало бы понять, что ее молчание – золото, и что самое правильное – опустить занавес. Избавить Хаммерстена от продолжения спектакля. Но нет. Вместо этого он заерзал и поднял руку в знак того, чтобы Хаммерстен и Дуня задержались.

– К сожалению, должен сказать, что мое доверие к Дуне упало до нуля.

– Вот как? Как так получилось?