— Почему ты такой небритый, лохматый? — вдруг спросила она.

Её лицо словно осветилось внутренним светом. Лед между нами стал таять. Я взял стул, сел рядом и весело сказал:

— В тюряге был. Только выпустили утром. Под залог.

— Почему? — её лицо коснулась слабая улыбка, щеки зарозовели. — Что ты натворил?

— Угрожал администратору гостиницы револьвером. Дверь в твой номер выбил.

— Так это ты меня спас? А как ты понял, что мне плохо?

Я помолчал, собираясь с мыслями.

— Мне явился призрак Северцева и сказал, что ты умираешь. Я бросился тебя спасать, но понятия не имел, где ты живёшь. Повезло, что подвёз местный житель, хотя пришлось администраторшу попугать. Пойми, Милана, я не хотел тебе это говорить. Меня переклинило. Выпил стакан сока и вдруг обрушилась страшная головная боль. Все перед глазами перекосилось, навалилось раздражение, злость, ненависть ко всему миру. Потом все исчезло, но слишком поздно.

— Знаешь, я чувствовала нечто похожее, — проговорила Милана отрешённо. — Мне стало так невыносимо одиноко, тоскливо, показалось, весь мир от меня отвернулся. Душу заполнила кромешная тьма. Я подумала — никому не нужна, совсем никому, — на её ресницах задрожали слезинки.

Я наклонился над ней, обнял, ткнулся носом, как кутёнок.

— Прости меня, — глухо сказал я. — Милана, я точно знаю, тебя хотят убить. Он уже сделал две попытки. Поверь мне, это не пустые угрозы.

Она пригладила мои взлохмаченные волосы, провела по небритой щеке, печально улыбнувшись.

— И что ты все придумываешь, дурачок.

Я нежно поцеловал её руку, с туго забинтованным запястьем, прикасаясь осторожно губами.

— Все, посещение закончено, — послышался из дверей окрик медсестры.

Я вытащил из пакета большого плюшевого пса и положил Милане на кровать.

— Вот, он будет тебя охранять, пока меня нет, — я подмигнул.

Милана зарылась лицом в мохнатую шерсть, подняла глаза и по-детски счастливо улыбнулась, исчезла горестная морщинка у носа.

— Я тебя люблю, малыш, — сказал я, пятясь к двери.

— Я тебя тоже.