И сейчас Лукас слышал именно этот сочный, богатый оттенками голос. Голос покойного отца, который доносился из молчавшей все это время рации.

«Лукас, я же просил тебя вернуться домой сразу же после того, как ты доставишь яйца Винсенту, а ты где-то шляешься. Потом приходишь домой ночью, будишь маму... Иди сюда, сынок... ты же у меня умница. Я же знаю, я же тебя правильно воспитал!»

Лукаса переполняли давно забытые чувства, горло сдавило, из глаз потекли слезы. Усилием воли оторвав взгляд от рации, он посмотрел в зеркало заднего вида. Машина была теперь в сотне ярдов от джипа, горели фары, блестел в лунном свете корпус.

Это был... но Лукас знал, что это невозможно.

Ехавший за ними катафалк был точной копией того «кадиллака». Увеличенный, с низкой подвеской, со всем, что полагается. Кузов «ландо», маленькие задние боковые окна и угловатый срез сзади. В темноте, охватившей рамой сияние фар, он был как поблескивающая дикая пантера.

Уставившись на рацию, Лукас хрипло пробормотал:

— Нет, ты не мой отец! Ты — ничто! Ты — никто!

«Сынок, запомни, что я тебе сейчас скамей. Будь мужественным... теперь тебе придется заботиться о маме и сестрах. Ты понимаешь меня? Теперь ты единственный мужчина в доме. Ты хороший мальчик, и я уверен, что ты все сделаешь правильно, тогда я смогу гордиться тобой...»

Слова, доносившиеся по рации, произносились ослабленным и каким-то металлическим голосом. Это были последние слова Чарльза Хайда, которые он успел сказать своему единственному сыну. От них у Лукаса сейчас разрывалось сердце.

«Ты хороший мальчик, и я уверен, что ты все сделаешь правильно, тогда я смогу гордиться тобой».

Лукас вскрикнул.

Это был резкий, рыдающий крик, разрезавший воздух как острый нож.

Сидевшая рядом Софи подпрыгнула. Ее глаза были расширены от ужаса.

— Лукас! Это не настоящее! Это...

Лукас мгновенным усилием стряхнул с себя наваждение и вдавил акселератор в пол. Джип рванулся вперед. В зеркале заднего вида катафалк держался за ним как приклеенный. Зловещий, ядовитый, горящий желтым светом фар.

Лукас снова и снова ударял обожженными ладонями по рулю, повторяя:

— Это трюк, это гадский трюк!

Вдруг через радиопомехи пробился еще один голос:

— ффффф... шшшшш... хххххшшшшший ниггеррррр... мммеррррртвый... нигггерррррр!..

Лукас ударил кулаком по рации. Ее лицевая панель раскололась надвое. Резкая боль пронзила руку, но он едва заметил ее. Сейчас его питала только ярость.