Следователь бросил шприц обратно на полку.
– Прошу вас, – произнес он с досадой, – сейчас же ответить мне без загадок и головоломок: когда и при каких обстоятельствах умер Борис Максудович Григорьев?
– Это произошло, – с расстановкой сказал Вадим, глядя Шпаку в глаза, – двадцать шестого апреля тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Мне было три месяца от роду…
– Он погиб во время ташкентского землетрясения, – пояснил Матвей.
– Тогда же погибла моя мать, – добавил Вадим, – и еще один очень хороший человек, который спас мне жизнь. С тех пор дядя Матвей мне за отца и за мать…
В коридоре Шпак замешкался.
– Знаете, – сказал он вдруг, – а можно мне взглянуть на ваше наследство?
Вадим протянул ему тетрадь.
– Взгляните.
Следователь живо открыл клеенчатую обложку и замер, тараща глаза.
На первой, совершенно чистой странице застенчиво ежилась в самом углу единственная строчка, выведенная неумелой детской рукой:
– Да… – протянул Шпак, возвращая тетрадь. – А я хотел прочитать ту самую последнюю главу…
– Ее нет, – ответил Вадим.
– Она не написана? – уточнил следователь.
Вадим улыбнулся.
– Думаю, что написана. Но ни я, ни вы, ни мой отец, ни мистические старухи – никто не знает, какая у нашего будущего– Знаете, – сказал он вдруг, – а можно мне взглянуть на ваше наследство?
Вадим протянул ему тетрадь.
– Взгляните.
Следователь живо открыл клеенчатую обложку и замер, тараща глаза.
На первой, совершенно чистой странице застенчиво ежилась в самом углу единственная строчка, выведенная неумелой детской рукой:
– Да… – протянул Шпак, возвращая тетрадь. – А я хотел прочитать ту самую последнюю главу…
– Ее нет, – ответил Вадим.
– Она не написана? – уточнил следователь.
Вадим улыбнулся.
последняя глава…Последняя глава
Последняя глава