– Ты не рано? – спросил он Плешакова. – Мне еще час здесь стоять…
Но тот проигнорировал вопрос, демонстративно повернулся к Вадиму спиной и щелкнул кнопкой рации:
– Десятый, ответь одиннадцатому…
Через мгновение рация лениво хрюкнула:
– Слушаю тебя, одиннадцатый.
– Я заступил на центральный.
– Хорошо. Конец связи.
Оператор смены Коля Ефремов – позывной «десятый» – все дежурство находился в операторской перед многочисленными мониторами, на которых то и дело менялись картинки коридоров, дверей, подвалов, лестниц – всех многочисленных закоулков отеля, где были установлены камеры наблюдения. Ефремов координировал действия сотрудников смены, перемещавшихся каждые два часа с поста на пост, наблюдал за визитерами и гостями отеля, непрерывно щелкая клавишами пульта. Он первым должен был отреагировать на то, что возле центрального входа дежурят сразу двое. Он должен был посмотреть на часы и заметить укоризненно:
– Игорь, у тебя еще час до замены Григорьева…
Или:
– Вадим, сегодня Плешаков заступает на центральный раньше обычного, поэтому переходи на «двадцать первый» пост…
Но Ефремов промолчал.
Вадим проглотил это унизительное небрежение. Он давно заметил, что вся смена словно объявила ему бойкот. Его демонстративно не замечали во время дежурства, а по утрам, когда Плешаков делил «девичью» денежку, Вадиму не доставалось ни копейки. В нем бурлила обида, но гордость не позволяла ему показать, что он уязвлен. И он молчал.
Нет ничего горше и страшнее, чем бойкот коллектива. Чувствовать себя белой вороной и не испытывать от этого хотя бы неудобства под силу только очень мужественным людям. Тот, кому доводилось носить клеймо аутсайдера, неудачника, знает, что это за ноша.
«Может быть, они знают, что я сексот? Может быть, произошла утечка? Глупцы, если бы только они могли догадываться, что всю свою жизнь я работаю на «органы»! Всю свою длинную, бесконечную жизнь я связан со всемогущей и таинственной «конторой»! Если бы они только могли знать, сколько судеб я спас от разрушений и увечий, скольких прекрасных, талантливых, честных людей я вывел из-под удара!..»
Молодой человек с цветами скрылся в зеркальном чреве лифта, а Плешаков даже не шевельнулся. Он озабоченно вглядывался в музыкальный полумрак «Александровского», высчитывая, какое количество девочек может остаться без работы в эту ночь.
Вадим поколебался, но решил, что обида не должна мешать работе, и щелкнул кнопкой рации:
– Десятый, посмотри, куда направился парень в зеленом плаще с букетом цветов… – Секунду он помедлил, всматриваясь в цифровое табло, и уточнил: – На четвертом этаже…
Оператор с полминуты молчал. Потом зашуршал укоризненно:
– Одиннадцатый, а ты не поинтересовался, кому повез цветы тип в зеленом плаще?
Вадим хмыкнул.
«Никто, кроме меня, не обратил на него внимания. А теперь Коля будет изображать из себя бдительного оператора!»
– Разумеется, не спросил, – ответил он. – А ты для чего сидишь перед своими телевизорами?
Плешаков недовольно оторвался от созерцания вечернего кафе.
– Какой еще тип с цветами? – буркнул он в рацию.
– По четвертому этажу расхаживает, – ответил Ефремов. – Будь внимательнее, Игорь, в следующий раз.
– А ты для чего сидишь перед телевизорами? – огрызнулся Плешаков.
Эфир какое-то время безжизненно молчал. Наконец Ефремов сообщил раздраженно:
– Я его не вижу… Он в секторе «трех двоек».
Вадим вздохнул. Он догадался, кому адресован букет. Курьер доставил цветы в «три двойки»! А в 222-м номере проживает – она! Сколько раз Вадим провожал взглядом эту восхитительную молодую женщину, когда она выходила из лифта, поправляя челку или одергивая рукава кофточки. Сколько раз он любовался ее стройной миниатюрной фигуркой, когда она беседовала о чем-то с менеджером за стойкой reception или прихорашивалась перед тусклой витриной с сувенирами. Вадим стоял, завороженный, жадно впитывая волшебные секунды, в течение которых закрывающиеся двери лифта еще позволяли видеть ее ослепительное отражение во всех зеркалах тесной кабинки. Лифт уносил видение на четвертый этаж, а Вадим долго стоял перед сомкнувшимися стальными челюстями, поглотившими ангела.