Он отпер гараж и обшарил помещение лучом фонарика. Внутри валялась пара канистр из-под бензина и кое-какой хлам: гаражом недавно пользовались, но автомобиля не было, впрочем, как не было ничего достаточно ценного, чтобы заинтересовать даже того подзаборника, который встретился нам десять минут назад. Единственным, что могло бы привлечь внимание, был большой, крепко сколоченный ящик, который частично перегораживал вход. Похоже, там когда-то хранились запасные части. Я с некоторым любопытством отметил, что на ящике зеленой краской было намалевано нечто, напоминавшее сидящую кошку.
— Если что тут и было, — подал голос Болтон, — то этому давно приделали ноги; мы запираем стойло после того, как коня успели увести. Если поступит жалоба, вы подтвердите, что я не виноват, сэр?
— Конечно, — ответил я. — Однако я сам нарушу закон, если пройду с вами внутрь, посему откланиваюсь.
— Доброй ночи, сэр, — попрощался констебль, вошел в пустой гараж и закрыл за собой ворота.
Я спешно зашагал к небольшому коттеджу, ставшему мне домом. Я часто думаю, что выбрал это уединенное жилье по мотивам чисто эгоистическим. Я не чурался выходов в свет и редко пропускал важные лондонские премьеры, но питал неодолимую слабость к тайным знаниям. Поэтому — и еще по одной причине, о коей поведаю позже, — я оставил квартиру в Темпле и вместе со своей библиотекой удалился в эту тихую заводь, где единственной связью с Флит-стрит, миром театров и клубов, шума и блеска, был телефон. Вряд ли стоит добавлять, что я располагал достаточными средствами, чтобы потакать своим капризам, иначе, будучи журналистом, я был бы вынужден держаться поближе к пульсу событий. Таким образом, я вел беспечное существование независимого корреспондента, к тому же был на хорошем счету, что позволяло выбирать темы, с которыми я желал иметь дело. По натуре я не тщеславен — или, вероятно, мне не хватает какого-то стимула — и все, что я писал, просто доставляло мне удовольствие, да и мои исследования, возможность рассказать о которых мне скоро представится, не из тех, что в наш меркантильный век способны пополнить чьи-либо сбережения.
Я не подозревал, как быстро придет конец размеренному течению моей жизни, насколько резко и непредсказуемо изменится русло упомянутых исследований. Но если в ту ночь мне и предстояло стать свидетелем жуткой драмы, поначалу никакое чутье мне не подсказывало, что темные силы, коим суждено перевернуть мое существование, уже близко;
Только этим я могу объяснить то безотчетное чувство, что заставило меня замедлить шаг и прислушаться. Ветер наконец стих, и ночь наполнилась безмолвием, нарушаемым лишь стуком капель, падающих с ветвей, и далеким гудением города. Внезапно мне померещилось, что где-то воет пес. Я не слышал ничего похожего на звук шагов за спиной, однако быстро обернулся, не сомневаясь, что кто-то меня преследует. Как я уже сказал, это убеждение пришло из ниоткуда и было совершенно необъяснимо. Но догадка оказалась верной.