– Именно эта пара в одно солнечное утро решила, что я еще имею право на дальнейшее существование, а моя жена – нет.

– Это ужасно, – подал голос отец.

– Ничего, я давно это пережил. Узнав об этом, я выбил Данинадерку передний зуб, за что провел год на каторжных работах. Но от тяжкого труда я окреп, что в результате спасло мне жизнь.

– Выбили ему передний зуб?

– Именно так. Я как следует ему врезал. Да, это была та еще парочка!

Лицо мистера Штайнера скривилось от мучительных воспоминаний.

– Мы звали его жену Птичницей, потому что она обладала коллекцией из двенадцати птичек, сделанных из глины, смешанной с пеплом из человеческих костей. А у самого доктора Данинадерка, который до войны работал ветеринаром в Роттердаме, имелась одна занятная привычка.

Отец с трудом выдавил из себя:

– Какая привычка?

– Он любил провожать заключенных в газовую камеру и, когда они проходили мимо, придумывал им имена.

Глаза мистера Штайнера были прикрыты: перед его мысленным взором проплывали видения ужасного прошлого.

– Он давал смешные имена, самые разные. Я никогда не забуду, как он назвал мою Веронику, мою прекрасную златовласую Веронику: Солнечный Лучик. Он сказал ей: «Полезай внутрь, Солнечный Лучик! Полезай прямо внутрь!» Она была очень больна, и ей пришлось ползти по собственным…

Слезы затуманили стекла очков мистера Штайнера. Он быстро снял их и вытер глаза. Видно было, что этот человек привык в любой ситуации держать свои чувства под строгим контролем.

– Прошу прощения, – пробормотал он. – Иногда я забываюсь.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Ли Ханнафорд моего отца. – Вы ужасно побледнели.

– Могу я… можно мне взглянуть на эту фотографию еще раз?

Мистер Штайнер положил снимок перед отцом.

Отец глубоко вздохнул.

– О нет! – прошептал он. – Господи боже, только не он!

Мистер Штайнер догадался по голосу отца: