Ушел Сорока.

Геологи рядышком сидели у костра, молчали.

Николаев подсел поближе к Игошину, который, запрокинув голову, тоскливо глядел в розовеющее небо. Всю ночь он тоже не спал, неподвижно и молча сидел, то уставившись в небо, то прикрывая глаза набухшими от слез веками.

— Пить дайте, — вдруг сказал он.

Геолог принес кружку остывшего чаю. Напившись, Игошин тихо спросил:

— Как вы про меня узнали?

— Уж узнали, — ответил спокойно Николаев, — все про тебя узнали. И как из отпуска не вернулся, и как в тайгу ушел, и как с геологами встретился.

— Не хотел я, — Игошин закачал головой, — не хотел я их убивать, так получилось, я сейчас расскажу.

— Давай-ка по порядку все, — посоветовал Николаев. И Игошин начал свой рассказ.

17

17

— В армию я с охотой пошел. Надоело дома. Мамка, сестры сперва приставали — учись, учись, потом стали приставать — иди в колхоз работать или в леспромхоз. Ну не хочу я ярмо на себя надевать, жить хочу как хочу, а они — нет, зудят и зудят. Один раз Балуткин — это участковый наш, прискакал: "Нехорошо, — говорит, — Андрей, надо трудовую книжку заводить, чего ты как босяк живешь?” Надоели мне. Стреляю я отлично, думал, в армии мне легко будет. Куда там! Стрелять мне почти не пришлось. А только что прибыли в часть — все надо мной начальники, везде строем, по команде, народу кругом полно, ни днем, ни ночью покоя нет мне. Время идет, а я не могу привыкнуть никак. Батя меня гордости учил, а тут!…

— Я и учиться не хотел, не по мне это было. Подрос — в тайгу пошел, там мне только хорошо и было. Сам себе хозяин и вокруг всему хозяин. Вот меня прозвали "Андрей

— Медвежье сердце”. Почему прозвали? А потому, что характер у меня такой. Я в тайге хочу — казню, хочу — милую.

А как дали мне отпуск, приехал домой, сходил в тайгу — ну не хочу больше никуда. Думаю, никуда не поеду. Сестре сказал, а та — в слезы. Виталий заругался, к военкому, говорит, пойду. Плюнул я на них, сказал, что обратно еду, а сам — в тайгу. Боеприпасов взял потихоньку у Виталия. А ружье оставил, боялся поймут, что я в тайге. Возле Васильевской я раньше косарей видел, у них ружья были в шалаше, думал украсть.

Николаев боялся прервать исповедь Игошина. А тот говорил печально и тихо, пробуждая в лейтенанте чувство жалости, которое он прогонял, но не мог прогнать окончательно.

”Ну почему? — думал Николаев. — Почему этот парень стал убийцей? Дезертировал — вот и причина”.

— У Васильевской на лагерь геологов наткнулся, — продолжал между тем Игошин, — а в лагере один завхоз. Ночевать оставил, накормил. Я смотрю — ружье у него отличное, такое для тайги — клад. Стал думать, как ружье это взять. А тут вижу, под брезентом ящиков полно. Решил, что продукты там. Геологов, знаю, хорошо снабжают. Вот бы, думаю, мне эти продукты да ружье, так я бы год из тайги не вышел. Прошла ночь, утро пришло — надо мне решаться. Я поначалу хотел взять ружье — и тягу, а вот когда мне продукты взять захотелось — тут я и надумал. Вроде в шутку подумал, а прицепилась эта мысль ко мне. Думаю, кто узнает? Какие следы в тайге? Старик пожил свое, теперь мне надо жить. А геологи решат, что обворовал их завхоз и сбежал.