Сначала, когда приходит понимание, что твоего ребенка больше нет, то кажется, что это — самое ужасное, что только может случиться.
Но скоро настает момент, когда кровь словно начинает уходить из тебя по капле, а ты ничего, совсем ничего не можешь сделать, чтобы это остановить, но будешь чувствовать, как она течет не переставая. И тебе будет наплевать, потому что все мысли — только о ней, о твоей девочке.
Сорок восемь часов.
Ровно столько ты будешь балансировать на грани безумия, веря, надеясь, что все еще можно отыграть назад. Потом перестанешь спать, тебе начнут колоть седативные препараты, и каждый раз, выплывая из наркотического сна, ты целую секунду будешь думать, что всё в порядке. Что всё случившееся — лишь плод твоего воображения.
И когда ты решишь, что
Именно тогда начнет уходить надежда, совсем как снег, съезжающий с крыши во время оттепели: потихоньку, потихоньку катиться к краю и всей своей массой обрушиваться вниз.
Но если надежду можно сравнить со снегом, то отчаяние, которое занимает ее место, похоже скорее на лед: твердый и острый, он в клочья кромсает душу.
А окружающие, все до единого, твердят бесполезную мантру: «Что бы ни случилось, не теряй надежды».
Но они опоздали. Надежда уже потеряна.
И тебе опять покажется, что