– И оставили там в доме?

– Почему оставил в доме? Вы меня держите за идиота?

Наполеонову очень хотелось ответить утвердительно, но он сдержался и спросил:

– Так что же вы сделали с мешком?

– У нас на даче похоронена собака моего отца. Его любимец. Я раскопал могилу и положил в неё мешок, потом снова зарыл и посадил на ней кусты пионов. – Устюгов усмехнулся. – Батя был бы доволен. А то всё раньше упрекал меня, что я не любил его собаку.

– Почему вы решили убить Филиппа Окунева?

– Я же вам объяснил, случай подходящий.

– И вам не было жалко ни в чём не повинного человека?

– А почему, собственно, я должен его жалеть?! – спросил Прохор холодно и окинул следователя неприязненным взглядом. – Не надо было этому дурню жениться на Майке.

* * *

С Майей Лоскутовой следователь переговорил в самую последнюю очередь. И вот что она ему рассказала:

– Да, мы сильно поссорились с Филиппом в то утро. Он накануне звонил моей матери, и она проговорилась, что я не была у неё уже две недели. А Филипп же не дурак был. Он догадался, что я встречаюсь с Мишей, обозвал меня шлюхой и устроил скандал. Тогда я ему и сказала, что беременна не от него, а от Миши. Он хотел ударить меня, я отшатнулась. Моя блузка распахнулась, и он увидел нитку жемчуга, схватил меня за неё и стал тащить, я испугалась, что он задушит меня, стала вырываться, нитка порвалась, и он упал вместе с оборвавшейся ниткой, бусы рассыпались, я заплакала и убежала в разорванной блузке, схватив с вешалки легкий плащ, который накинула сверху, отбежав от дома.

– Вы уехали на своей машине?

– Нет, я была в таком состоянии, что не могла вести машину, и поймала частника.

* * *

Июнь заканчивался, но впереди было целых два месяца лета и ещё, возможно, тёплый сентябрь. Так что всё в подлунном мире от маленькой былинки до столетнего дуба радовалось жизни.

И почти никто не задумывался о том, что жизнь – это не только нежность утренней росы на губах, но и солоноватый привкус крови… Своей или чужой, не в этом суть…

«Как несовершенен и жесток может быть этот мир», – думала про себя Мара Ильинична, ласково проводя пальцами по щеке тоскующей о брате племянницы. Родителям сейчас было не до утешения дочери, их бы самих кто утешил. Вслух она говорила:

– Всё образуется, Ирочка, надо жить.

И девушка благодарно кивала ей, с трудом сдерживая слёзы.