Никола встал возле ямы на колени, вперился в покойника. Последний и вправду был невообразимо худ: ввалившиеся щеки, выпирающие ребра.
– Мирча… – голос Николы сделался сиплым, – а ведь ты верно подметил: кожа да кости…
– Как это выпили? Что ты мелешь, дурень?
– Ты слепой? У него жилы отворены и крови нет. Стригой всю до капли высосал! Говорил я тебе, не надо сюда ходить…
Мирча с сомнением пригляделся к маленьким продолговатым ранкам на локтевых сгибах мертвеца.
– Не зубами это.
– А тебе откуда знать, какие у стригоя зубы? Он тебя хоть раз кусал?
– Типун тебе! – Мирча, которого тоже начал пробирать страх, сунул под нос товарищу заскорузлый кулак. – Пособи-ка лучше. На пузо его перевернем.
– Для чего?
– А ну как под ним что-нибудь есть?
– Что под ним может быть? Клад?
– Не знаю. Помоги!
– И не подумаю! Коли приспичило, сам его и тягай.
Здоровяк Мирча нагнулся над ямой и, поднатужившись, перевернул твердое, будто из гипса, тело со спины сначала на бок, а потом на живот. Клада не обнаружилось, зато под коленями трупа Мирча увидел такие же точно ранки, как и на руках.
– Чудно́, – констатировал он и поводил по сторонам дулом обреза, опасаясь, что за кустами, примыкающими к болоту, затаились опасные противники. – Кто таков этот мурин? Кто его убил? Как? За что?
– Не нашего ума дело, – сказал Никола, встал и отряхнул портки от налипшей торфяной крошки. – Мыслю я, надо поскорее отсель убираться.
Мирча на этот раз не возражал. Расхотелось ему идти к реке и выслеживать кабана.
– Лешак с ней, с охотой, пошли домой. А то и правда не ровен час…
Они наспех засыпали обескровленного негуса торфом, взяли на изготовку свое оружие и тихо-тихо, прислушиваясь к каждому звуку, покинули нехорошее место.