— Ма, ну-ка опиши мне нашу кухню... Только сначала закрой глаза.
— Зачем? Как я могу описать кухню с закрытыми глазами?
— В том-то и секрет. Ну, пожалуйста, попробуй, ма, я очень тебя прошу!
— Ну, хорошо, милый, — миссис Эр закрыла глаза. — Газовая плита около стены, стол, который купил еще твой папа, дубовый, на восемь человек, он ведь мечтал, что у тебя будет сестра, он очень хотел девочку... Все отцы почему-то хотят девочек, странно, почему?
— Это они просто не хотят огорчать любимых женщин, я, например, если женюсь, обязательно закажу себе сына.
Миссис Эр рассмеялась, поцеловала его в лоб:
— Какой ты у меня еще маленький...
— Ты продолжай, ма, это очень интересно, как азартная игра, правда! Даже интересней покера!
— Ну, хорошо, — миссис Эр снова зажмурила глаза. — Так, что же еще? Ну, конечно, стулья, восемь стульев, папа купил их на распродаже, вообще-то они стоили значительно дороже, ему тогда здорово повезло, мне даже не верилось, что за гроши можно купить такую прелесть... А знаешь, почему мы взяли их так дешево? Потому что один стул был с поломанной ножкой! А что для папы было выточить новую ножку?! У него же была страсть к столярной работе...
— Мамочка, ты все время отвлекаешься... Вот послушай, как надо работать... Профессионально... Итак, на кухне стол, восемь стульев; возле газовой плиты, которая стоит у окна, полочка, на которой расставлены специи — двенадцать разноцветных баночек, расположенных друг от друга на расстоянии одного дюйма, не больше; занавески закрывают два окна, выходящие во двор, откуда кухня просматривается совершенно свободно; занавески бело-голубые, в мелкую клетку; холодильник марки «Дженерал электрик» с морозильной камерой; на плите кофейник желтого цвета; в посудном шкафу стоит столовый сервиз не менее чем на шесть персон, бело-желтый, с рисунками, изображающими сцены охоты... Ну, как?!
— Мальчик, — удивилась миссис Эр, — ты намерен стать сыщиком?
— Разведчиком...
— Ты будешь выслеживать людей?
— Нелюдей, ма... Нацистов... Я буду охотиться за теми
— Мальчик, их работа кажется красивой только в кино... Это очень... я даже не знаю, как тебе сказать... это очень гадко: следить за подобными себе...
— Ма, а разве можно прощать зло? Ты же слышишь по радио, как много нацистов скрылось, сколько отвертелось от суда? Разве можно допускать такое?
— Мальчик, ты сделал все, что мог... Ты это сделал на войне... Если с тобой случится что-нибудь сейчас, я ведь останусь одна, — она грустно улыбнулась, — совсем одна... Что я буду делать?