После этого я поехала к маме. Навела ее на мысль, что мистер Мартин ей солгал, что Эмма жива, что он просто договорился со мной и мы ее спрятали. Для этого понадобилось время. Понадобилось расследование ФБР. Собранные агентами доказательства и улики. Ожерелье. Лайза Дженнингс и ее роман с мистером Мартином. И понадобился бесценный подарок доктора Уинтер – ложь о том, что им удалось найти Эмму, – чтобы последний раз щелкнуть выключателем. Окружной прокурор в результате подумывал выдвинуть против меня обвинение в препятствовании правосудию и даче ложных показаний властям.
Но все симпатии общества были на моей стороне, к тому же прокуратура побоялась, что если я перейду из свидетелей в обвиняемые, защита миссис Мартин воспользуется этим, чтобы еще раз попытаться свалить все на агентов, сознательно подтолкнувших их клиентку на уголовно наказуемое деяние.
Его попытки вывести меня на чистую воду были небезосновательны. Я врала всем подряд, в том числе и собственному отцу – папе, который до конца жизни будет переживать смерть старшей дочери и никогда не справится с чувством вины за то, что оставил нас в том доме, где ее убили. Я врала маме, Хантеру и мистеру Мартину. Врала доктору Уинтер, агенту Страуссу и их коллегам – об Эмме, о ребенке, наконец, о том, что мне неизвестно, кто убил Ричарда Фоули. О моей дочери тоже. Врала, врала, врала.
Но говорить правду не входило в перечень того, что для меня важно.
По окончании судебного процесса я уехала из папиного дома, где жила с той ночи, когда мы нашли могилу Эммы. Сказала, что хочу перебраться к Уитту и его жене, закончить в Нью-Йорке школу и получить аттестат. Добавила, что не смогу жить в городке, где умерла моя сестра. Пообещала постоянно его навещать, как только он того захочет. Вскоре я расскажу ему о дочери. И не только ему, но и всем остальным, ведь она не может все время оставаться в тени. Объясню, что родила ее от незнакомого парня, которого повстречала в Нью-Йорке, когда сбежала из дома. Какого конкретно – неважно. Важно, что девочка никогда не будет ребенком Хантера Мартина.
Когда я переступила порог, Уитт обнял меня и прижал к себе. Потом заплакал и сказал, что отныне мы будем смотреть только вперед. И никогда назад. Я кивнула и выразила горячую признательность за то, что он сохранил все в тайне и позаботился о моей девочке, пока я обманом выбивала из мамы признания. Он засмеялся и ответил, что теперь, после всех этих месяцев, его жена решила родить ребенка, и что теперь я у него в неоплатном долгу, потому как он намеревался еще пару лет пожить жизнью свободного человека.