Первое, что бросается в глаза — царапины! Много царапин! Очень много! Они в большинстве своем все мелкие, но их количество... создает ощущение потертости, при том, что грязи на теле с фотки невидно совсем — а я помню, насколько было пыльным моё тело ТАМ! И это не считая того, что оно во время «сна» наверняка обделалось по полной.

Значит, меня отмыли, прежде чем фотографировать. И сделали это ровно перед тем, как вырезали сердце — грудь на фото все еще цела и не разодрана небрежным резом, что я до сих пор вынужден сжимать одной рукой в складку как непослушный халатик без пояса.

Ну а так... ну да, ухо рассечено, на правой руке ссадина большая, когда только поймал? Губы по трупному обескровлены, но ничего... опознаваема вообще-то! Хоть и разрез глаз и цвет кожи тут еще несколько более азиатски, чем сейчас — я побелел! А глаза вернулись к более привычному виду за время сна вместе с рассосавшимся фильтром для воздуха. Сила... лечит, но она против мутаций.

Оторвался от фотографии, подняв глаза на нависшего рядом патологоанатома.

— Господин, а у вас случаем нет нигде поблизости нитки с иголкой? Можно и наоборот? — поинтересовался у него хлопая глазами, и хрипя, как старый пень с прокуренными легкими, что у меня так и не запустились в нормальную работу.

— У-у — помотал он головой, сглатывая, и пялясь на меня как на приведения, раздумывая меж «хватить! Связать! Пытать!» и «Убежать! Нафиг куда подальше».

И вздрогнув всем телом, когда бумага в моей руке вспыхнула, сгорая целиком за пару мгновений и оседая на стол невесомым пеплом.

— Белочка, уходи.

— Не уйду. — буркнул я в ответ, сползая со стола и прохаживаясь, вокруг остолбеневшего человека, осматривая «пейзажи».

Приметил в паре метров от деревянного стола с бумагами, шкаф из металла. Подошел, открыл дверку — первую попавшеюся, наугад — вещички! — вынул наружу чьи-то колготки.

— Не тронь! — ожил вдруг месье патологоанатом, подскочив ко мне в мгновение ока и оттесняя от шкафа своим телом — Меня убьют за эти вещи!

Я — проигнорировал его посыл, вновь обойдя вокруг, и открыв другую дверцу. Тоже вещи! Чьи-то джинсы! Мне, естественно, большие. А еще есть куртка, штаны... ботинки. Все в пересмешку! Хотя ладно, ботинки все же стоят на полке, штаны сверху, на них комком, а не наоборот. Тяжело же ковыряться в одежде одной рукой...

— Белочка, но я же завязал! — вновь взмолился мужчина, когда я, открыл себе доступ к еще одной полке, так же приступив к изучению-копанию в чьих-то личных вещах — трико, трусы, майка... — Завязал!

— Не волнуйся. Белочка тебя не оставит — проговорил с ехидством я, не глядя на человека — Но и вещи не тронет — закрыл шкаф и вернулся к столику.