– Это он меня научил. Он провел обряд инициации, когда мне было четырнадцать лет.

– Уддевалла. Лия Перссон.

– Вот именно. Я присутствовал. Только смотрел, только присутствовал.

– Шестьдесят четвертый, Сара Витт из Роннебю.

– Мне было шестнадцать. Я тогда впервые овладел женщиной. Готфрид меня учил. И я задушил ее.

«Он хвастается. Господи, помилуй, ну и чертова садистская семейка…»

– Но ты хотя бы понимаешь, что это ненормально?

Мартин слегка пожал плечами:

– Тебе, я думаю, не понять, какое это божественное ощущение, когда ты наделен полной властью над жизнью и смертью человека.

– Но ведь ты получаешь наслаждение от того, что терзаешь и убиваешь женщин.

Глава концерна на минуту задумался, уставившись в одну точку на стене позади Микаэля, а потом улыбнулся своей обаятельной обезоруживающей улыбкой:

– Вообще-то я так не думаю. Если серьезно проанализировать мой статус, то я скорее серийный насильник, чем серийный убийца. Собственно говоря, я серийный похититель. Убийство становится, так сказать, неизбежным следствием, потому что ведь мне приходится заметать следы. Понимаешь меня?

Микаэль не знал, что ответить, и лишь кивнул.

– Разумеется, мои действия социально неприемлемы, но ведь я совершаю в первую очередь преступление против условностей общества. Смерть приходит к моим гостям только в самом конце, когда они мне становятся в тягость. Всегда так занятно видеть их разочарование…

– Разочарование? – изумленно спросил Микаэль.

– Вот именно. Разочарование. Они думают, что выживут, если будут мне угождать. Они принимают мои правила игры. Начинают доверять мне, вступают со мной в дружеские отношения и до самого конца надеются, что дружба что-то значит. А когда они вдруг обнаруживают, что их обманули, наступает разочарование.

Мартин Вангер обошел вокруг стола и оперся о стальную клетку.

– Тебе, с твоим мелкобуржуазным воспитанием, никогда этого не понять, но самое занимательное во всем этом – разработать план похищения. Тут нельзя допускать никаких импульсивных действий – те, кто так делает, всегда попадаются. Это целая наука; приходится учитывать тысячу деталей. Мне надо наметить себе добычу и разузнать о ее жизни все. Кто она? Откуда? Как я могу ее заполучить? Как мне надо себя вести, чтобы оказаться наедине со своей добычей, оставаясь анонимом? Чтобы мое имя не всплыло потом в каком-нибудь полицейском расследовании?

«Я больше не могу», – подумал Микаэль.

Мартин Вангер рассуждал о похищениях и убийствах почти в академическом стиле, словно излагал свою особую точку зрения по какому-то теологическому вопросу.